Том 5. Повести и рассказы
Шрифт:
По приказанию княгини была отперта маленькая комнатка, где помещались племянники и племянницы Ивана Захаровича, и княгиня просто ахнула — до того ее поразила грязь этого помещения. Никого из обитателей не было дома. Все были на работе.
— Сколько тут помещается детей? — спросила княгиня.
— Семь человек…
— Чьи это дети?
— Сродственники мужа.
— Не лгите… Я все знаю… Мне рассказал один мальчик, убежавший от вас… Как вам с мужем не стыдно заниматься
Дворник делал какие-то таинственные знаки «рыжей ведьме».
Та бросилась в ноги.
— Ваше сиятельство… по бедности… Самим кормиться нечем…
— Где эта девочка… Анютка, которую я встретила?..
Дворник привел Анютку. Худенькая девочка с большими черными глазами дрожала всем телом.
— Я беру ее с собой… Ее бумаги сегодня же доставить ко мне! — обратилась она к дворнику.
Евгений Аркадьевич поспешил сообщить адрес.
Никто не возражал. Подобное самоуправство нисколько не удивило дворника.
Княгиня на минуту задумалась и продолжала тем же решительным и властным тоном, обращаясь к дворнику:
— Завтра к часу дня приведите ко мне всех детей, принесите их документы и сообщите: кто их родители и где они живут.
— Слушаю-с, ваше сиятельство!
— Ну, едем со мной, девочка! — сказала княгиня, обращаясь к Анютке.
Дворник повел девочку. Ее, недоумевающую и испуганную, посадили в карету.
— А вам, извините, места нет, Евгений Аркадьевич! — промолвила княгиня.
— Не беспокойтесь, княгиня, я поеду на извозчике.
И, прощаясь с ней, прибавил:
— Какой для вас счастливый день, княгиня! И как будут благословлять вас все эти спасенные дети!
— Это ужасно… ужасно! — возбужденно проговорила княгиня, и красивое лицо ее сияло от внутреннего довольства. — Мы, право, сделали сегодня воистину доброе дело, Евгений Аркадьевич, — прибавила она с чувством. — Завтра к часу, прошу вас, будьте у меня! — прибавила княгиня, протягивая ему руку. — Прикажите кучеру ехать домой!
Княгиня ехала вполне удовлетворенная сегодняшним днем и предстоящими хлопотами по устройству всех этих детей. Ее деятельной натуре было дела на несколько дней, и это ее радовало. Завтра же она увидится с градоначальником и расскажет все, что видела.
— Ужасно… ужасно! — повторяла княгиня.
Завтра же она поговорит и о несчастном мальчике. Она попросит вытребовать Антошку от Опольева и водворить в приюте.
Поглощенная этими мыслями, полная разных добрых намерений, княгиня словно и забыла об Анютке, которая испуганно прижалась в своих лохмотьях в угол кареты и тихо, совсем тихо всхлипывала.
Ей было страшно. Зачем ее взяли? Куда везет эта красивая,
Княгиня между тем вспомнила о своей спутнице и взглянула на нее.
— Ты что же плачешь, девочка? Не бойся! Тебя больше обижать не будут… Никто не обидит… Тебе хорошо будет! — ласково говорила княгиня, любуясь миловидным личиком девочки и особенно ее большими черными испуганными глазами, осененными густыми ресницами.
Ласковый голос княгини несколько успокоил Анютку.
— Теперь не боишься? — продолжала княгиня.
— Не бо-юсь! — протянула Анютка, вытирая грязным кулачком слезы.
И вслед за тем пугливо спросила:
— А куда вы везете меня?
— К себе пока. Тебя накормят, напоят чаем… Тебя вымоют, причешут и оденут в хорошенькое платье. Хочешь?
— Хочу! — ответила девочка.
И ее личико просветлело.
Несколько минут княгиня смотрела на это крошечное создание в каком-то раздумье, точно о чем-то вспоминая. И черты ее строгого, холодного лица смягчились…
Обыкновенно дети, которых спасала и призревала княгиня Марья Николаевна по долгу благотворительницы, не возбуждали в ней особенно теплых чувств. Она никогда их не ласкала, не согревала нежным словом.
Но в эту минуту эта маленькая Анютка почему-то возбудила в ней не одну только жалость, а что-то другое, более нежное и сильное, неожиданно для нее самой охватившее ее сердце.
И эта уравновешенная, сдержанная женщина, от которой веяло всегда холодом, вдруг наклонилась к грязной девочке и стала целовать ее с страстной порывистостью внезапно пробудившегося материнского инстинкта.
Анютка широко раскрыла глаза, более пораженная, чем тронутая этою неожиданною ласкою.
А в глазах княгини блестели слезы. Ее красивое, свежее лицо было задумчиво и грустно. Голос ее прозвучал необычною нежностью, когда она спросила Анютку:
— Тебе холодно, девочка?
И, не дожидаясь ответа, она закрыла Анютку полой своей роскошной ротонды, подбитой черно-бурыми лисицами.
Прошло несколько минут, и этот порыв чувства как будто неприятно удивил княгиню своею неожиданностью.
«Нервы», — подумала она, недовольно пожимая плечами.
И княгиня, с тонким чутьем эгоистической натуры оберегавшая себя от каких бы то ни было волнений, могущих нарушить спокойствие ее великолепной особы, решила и теперь, что давать поблажки нервам не следует.
Когда карета подъехала к подъезду ее особняка на Сергиевской, княгиня уже справилась с собою, больше Анютку не целовала и вышла из кареты тою же холодною, строгою и безукоризненною княгиней, какою ее все привыкли видеть.