Том 5. Повести и рассказы
Шрифт:
Рубль, полученный им, заставил его задуматься о том, что бы такое купить «графу» на эти деньги, что доставило бы ему удовольствие. Долго он ломал над этим вопросом голову и, наконец, решил, что вино очень полезно «графу», тем более что и докторша во время болезни приказывала давать вина и сама его привозила, и Антошка, войдя в погреб, потребовал самой лучшей мадеры в рубль.
Рассказ Антошки произвел на молодую девушку сильное впечатление.
Первый раз в жизни она непосредственно услыхала об ужасах нищеты и горя несчастных,
А теперь эти мысли бродили в ее голове, находили отклик в добром сердце девушки, и ей непременно хотелось помочь и этому несчастному дяде и этому мальчику.
Как ни было ей тяжело осуждать отца, но она осудила его в душе за то, что он так жестоко отнесся к родному брату, и она припомнила те ужасные слова отца, которые он говорил по поводу письма, полученного месяц назад от дяди, в котором он молил о помощи для мальчика. И тогда она почувствовала правдивость этого письма. И тогда она подумала, что отец не прав, считая своего брата лжецом… И тогда она находила жестоким поведение отца и, полная стыда за него, послала свои двадцать пять рублей. А теперь, после того как услыхала эту трогательную историю двух бездомных, горемычных существ, молодая девушка невольно еще строже судила отца, и слова его казались ей теперь бессердечными.
О, как бы хотелось ей помирить отца с дядей… Откуда такое озлобление? Ужели отец недоступен жалости и не может отнестись к нему тепло и сердечно, ободрить его, помочь ему?..
Но при мысли об этом ей становилось жутко, и невольные сомнения закрадывались в ее голову. Отец непреклонен и, что раз решил, не меняет. И смеет ли она учить отца? И станет ли он ее слушать?
Но если отец не исполняет то, что велят и долг и любовь, — она должна исполнить. Она не допустит, чтобы родной брат отца нищенствовал, собирая милостыню на улицах, и чтобы от него отняли этого мальчика, которого он так любит. Это безжалостно, возмутительно!
Возбужденная и радостная, что и у нее, скучающей и неудовлетворенной тою жизнью, которую заставляли eе вести, нашлось вдруг дело, что и она может быть полезной двум существам, молодая девушка вышла из своей комнаты и прошла в кабинет к матери.
Нина рассказала ей то, что слышала от Антошки, и проговорила:
— Мама! Ведь необходимо помочь дяде и этому мальчику!
Госпожа Опольева, женщина добродушная, но благоговевшая перед мужем, хотя и согласилась с дочерью, что этот «несчастный дядя» заслуживает помощи и что он всегда возбуждал в ней жалость, но прибавила:
— А что скажет отец, Нина?
— Но разве, мама, мы-то сами не можем помочь помимо папы
— Но почему дядя обратился к тебе, Нина?.. Он тебя совсем не знает… Видел маленькой девочкой…
Нина призналась матери, что раньше послала дяде от имени отца деньги и теперь послала.
— Видишь, ты какая! — растроганно произнесла мать и нежно потрепала дочь по щеке своей белой, пухлой рукой в кольцах. — А если папа узнает об этом? Ведь он будет недоволен… Ты ведь знаешь его мнение о дяде?
— И пусть узнает… Я тогда сама расскажу папе, что он ошибается… И папа, быть может, убедится и… помирится с дядей.
Опольева сделала отрицательный жест.
— Этого никогда не будет! — произнесла она грустным тоном.
— Но если ты, мама, его попросишь…
— Я уж пробовала…
— Но за что же такая ненависть?.. Что же, наконец, сделал такое дядя, что от него все отшатнулись и довели его до нищенства? — воскликнула Нина. — Расскажи мне, мама…
Мать рассказала известную читателю историю «графа».
— Что ж тут такого ужасного, мама?.. Разве дядя не мог исправиться? И разве многие молодые люди не то же делают?.. И, однако, их не изгоняют из общества… Помнишь, еще недавно какую историю рассказывали о графе Бежецком… Он сделал вещи похуже, чем бедный дядя, и тем не менее его везде принимают… И папа и ты с ним любезны. Он остался в полку…
— Положим, с дядей сурово обошлись… не спорю, — заметила мать, — но все-таки так опуститься, сделаться пьяницей, нищим…
— Но кто же в этом виноват? Разве родные поддержали его тогда? Напротив, все, как ты говоришь, его оставили и сами же обвиняют его. Ах, мама, мама, как это несправедливо и безжалостно! — воскликнула молодая девушка. — Нет, мама, голубчик, милая, добрая, ты уж позволь мне помогать дяде… я буду давать ему в месяц свои двадцать пять рублей… И свои непременно… Мне на булавки и остальных двадцати пяти за глаза довольно… И не нужно папе говорить… Пусть дядя будет думать, что это он посылает… Не правда ли?..
— Ну что ж, делай как хочешь, добрая моя девочка, возьми и от меня маленькую лепту… пошли ему еще десять рублей… Я буду давать каждый месяц.
— Спасибо за дядю и за мальчика, мамочка… Теперь они по крайней мере не будут нищенствовать… А за этого мальчика я буду просить тетю Мери… Я после завтрака к ней поеду… Можно?
— Поезжай… только вряд ли ее застанешь после завтрака… Ведь Marie, ты знаешь, всегда занята… Время у нее распределено…
— Я теперь поеду…
— А завтракать?..
— Бог с ним, с завтраком… Потом позавтракаю…
— Так прикажи закладывать карету…
— Нет, я лучше в санях, мамочка…
И с этими словами Нина вышла из кабинета матери и попросила Дуняшу приказать запрячь сани.
Через полчаса она уже ехала к княгине Моравской. Дорогой у нее явилась мысль после визита к Моравской поехать к дяде. То-то он обрадуется! Непременно надо навестить его. Мама, наверное, не рассердится! А отец не будет знать об этом!