Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Кюхельбекер. Не говорите ему! Мы одни видели ее, когда шли сюда!
Дельвиг. Я видел ее прежде вас всех! Вон там она проходила… (Указывает в окно в парк).
Кюхельбекер. Не говорите ему!
Александр. Молчи, Кюхля! Скажи мне, Жан, скажи, Антон! А ты, Кюхля, молчи лучше!
Кюхельбекер. А что — ты вызов бросишь? Я давно хочу увидеть своего покойного родителя.
Александр.
Дельвиг. Без Кюхельбекера — Россия сирота.
Кюхельбекер (серьезно и гневно). Врешь, брат! Это Кюхельбекер сирота без России.
Чаадаев. Успокойтесь, Вильгельм Карлович… Не шутите, господа! Сей Вильгельм любит Россию не меньше любого Ивана и Петра! Прошу к столу, — чем бог послал…
Гости Чаадаева усаживаются к столу, но тут же встают, ходят, опять садятся вкусить чего-либо и т. д. Внешне нет никакого порядка, но за этим беспорядком идет действительный порядок свободных чувств и слов этой дружественной компании.
Александр. А кто же это она, — ну скажите мне, а то я…
Дельвиг. Я знаю — кто она! Она прекрасна, как Муза, и добра, как материнское сердце!
Александр. Мне имя ее нужно! А то я вас…
Дельвиг (перебивая). А то ты что? Ты жуй — отощаешь!
Александр. Не скажешь?
Дельвиг. Нет!
Александр. Не скажешь?
Дельвиг. Нет!
Александр. До трех считаю! Раз!.. Два!.. Дважды!.. Три!
Александр хватает Дельвига, подымает его и размахивает его туловищем, собираясь выбросить его в окно.
Дельвиг. Ты умертвишь меня! Александр. А ты скажи!
Дельвиг. Не убивай меня! Я тебе ее покажу… Она — Карамзина…
Александр оставляет Дельвига.
Александр. Я думал, правда, явилось что-нибудь никому не известное.
Чаадаев. Да, в Царское прибыл Николай Михайлович Карамзин, с женой и семейством…
Александр. Она, должно, старуха?
Дельвиг. Так вот, господа… Аракчеев умер!
Общее движение и восклицания.
Дельвиг. Нет, он не умер, а он…
Шум и смех. Кюхельбекер близок к обмороку; Чаадаев его поддерживает и дает ему вина.
Дельвиг. Он умрет еще, надейтесь, господа!
Кюхельбекер. Ты, Антон… У меня сердце могло разорваться от радости, я был способен умереть.
Дельвиг.
Кюхельбекер (грустно). Теперь у меня опять целое сердце.
Пущин. Друзья, чтобы наш Вильгельм не умер от радости, следует беречь Аракчеева!
Дельвиг. Обождите! Аракчеев не умер, а он…
Александр. А он?
Пущин. А он?
Кюхельбекер. А он жив!
Дельвиг. Не вполне! Его изувечила собственная кухарка!
Александр. Прелестная кухарка!
Дельвиг. А государь об этом узнал и поглядел на Аракчеева косо — вот так! (Показывает косой взгляд). Аракчеев слег и объявил себя при смерти, и у него еще началась изжога!
Пущин. Да здравствует изжога!
Кюхельбекер. Изжога в желудке тирана!
Александр. И кухаркина тяжкая длань!
Чаадаев. Выпьем, друзья, за могучих кухарок, в руках которых больше разума, нежели в головах иных философов!
Смех, общее оживление.
Александр. Это правда, это правда! (Указывает на Чаадаева, упираясь в него пальцем).
Чаадаев грустно улыбается.
Дельвиг. А еще говорят…
Пущин. Кто говорит? Один Дельвиг Антон!
Дельвиг. Э-э… говорят еще, в Неву кит приплыл, его ищет полиция, чтобы арестовать и выяснить его личность…
Кюхельбекер. Полиция кита не увидит!
Пущин. Никогда! Во веки веков!
Александр. Она съест его!
Дельвиг. На нем уже, говорят, катаются верхом ребятишки, и солдаты кормят его сухими щами!
Приходят Василий Львович Пушкин и с ним гвардейский офицер Захарий Петров. Приветствия и восклицания. Оживление увеличивается.
Александр (к Василию Львовичу). Дядя, правда, кит в Неве?
Василий Львович. Конечно, натурально! К нам всякая пакость плывет, бежит и едет. Порядочное к нам не прибывает, а киты, акулы, змеи, ехидны — сколько угодно, сколько угодно!
Александр. А ты видел кита?
Василий Львович. Зачем мне глядеть на всякое чудовище, на всякую гадость! Я избегаю сего зрелища! (К Чаадаеву). Петр Яковлевич, Петр Яковлевич, а стол у тебя того — убог, батюшка, убог… Где же яства?