Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
1-й преподаватель. В присутствии их превосходительства Гаврилы Романовича Державина наше суждение недостаточно, Егор Антонович.
2-й преподаватель. Есть погрешности противу точности рифм, но сии погрешности терпимы.
Энгельгардт (к генералу). Ваше превосходительство, вы имеете мнение?
Генерал. Гм… Имею! В сочинении этого… его. (К Кюхельбекеру). Как
Кюхельбекер. Кюхельбекер Вильгельм Карлович!
Генерал. Отчества не надо — вам рано носить отчество! В сочинении Кюхельбекера Вильгельма я не чувствую — как бы сказать… я не чувствую чувства! Вот именно: не чувствую чувства!
Кюхельбекер. Вы не поняли моего сочинения!
Генерал. Как-с? Что вы изволили сказать?
Кюхельбекер. Я сказал — вы не поняли поэзии.
Генерал. Гм… Дерзновенно!
Энгельгардт. Кюхельбекер, суждение принадлежит нам, а не вам… (К Державину). Гаврила Романович, мы осмелимся вас просить…
Державин. Еще! Еще!
Энгельгардт (к Кюхельбекеру). Еще прочтите!
Кюхельбекер. Что прочитать?
Энгельгардт. Читайте, что считаете достойным.
Кюхельбекер. Я не буду более читать. Для понимающих я прочитал достаточно.
Энгельгардт. Что такое? Вы где находитесь, Кюхельбекер?
Державин. Не затрудняйте его, не обижайте поэта.
Энгельгардт. Гаврила Романович? Мы вас утомили?
Державин. Нету, нету… Я слышу, я все слышу! Ах, юность, юность, — нельзя на нее наглядеться!
Энгельгардт. Нельзя, Гаврила Романович, нельзя, это истинно. Я сам постоянно наслаждаюсь наблюдением ее… (К другим). Не будет ли высказано ваше мнение, господа?
2-й преподаватель. В стихах господина Кюхельбекера я не чувствую достаточного одушевления.
Генерал. Согласен, согласен… И какова в них прямая польза отечеству?
Державин (оживляясь). Ах, господа! Не разлучайте юность с поэзией, пусть они вместе будут, вот вам и польза!
1-й преподаватель (к Державину). Они и неразлучны, ваше превосходительство, они неразлучны! В стихах Кюхельбекера Вильгельма есть достойная прелесть!
Генерал. Нету ее! Гм… Нету, говорю я, ни пользы, ни прелести. Ничего-с!
Кюхельбекер. Есть в них и польза, и прелесть!
Генерал.
Кюхельбекер. Есть!
Генерал. Нету, я говорю! (Забываясь). Не сметь! Гм!..
Державин. А что есть польза, генерал?
Генерал. Польза, ваше превосходительство, это есть существенность!
Державин. Существенность… Из существенности можно точать сапоги, из поэзии сапогов не шьют, — следственно, польза поэзии сверхсущественна и потому весьма обильна…
Генерал. В сочинении сего Кюхельбекера я не чувствую благодарности создателю со стороны низшей твари!
Державин (генералу). Вы кто, а? Вы кто, я спрашиваю! Не слышу, ничего не слышу!..
Генерал (слегка привстав). Генерал от кавалерии службы его величества Геннадий Петрович Савостьянов.
Державин. Вот вы кто, вот вы кто! Так-так-так! Не знаю вас, не помню, не помню… А я поэт — вы слышите?
Генерал. Так точно!
Державин (на Кюхельбекера). И он поэт, и он поэт! Мы оба с ним поэты — вот мы кто! А вас не помню, — забыл, совсем забыл! И упомнить нельзя, нельзя упомнить: много генералов… Михаилу Илларионовича помню! Но Михаила Илларионович не слушал стихов, а слушая, молчал-с: говорил, не понимаю, ничего не понимаю. И молчал-с!
Генерал. Гм… Так точно!
Державин. Что? А Бонапарта победил, — истребил и победил! А стихи были после, только Михаила Илларионович не читал их, однако, — я его спрашивал, — и моих стихов не читал! Добрейший человек был, воин божьего милостью! И все понимал, все разумел, да не сказывал, и стихи понимал…
Кюхельбекер. Это правда, Гаврила Романович!
Энгельгардт. Гаврила Романович, у вас будут еще вопросы к Кюхельбекеру Вильгельму?
Державин. Нету, нету, какие вопросы? У меня и не было вопросов! Не надо, ничего такого не надо, не утомляйте детей!
Энгельгардт. Кюхельбекер, вы свободны.
Кюхельбекер выходит из зала через боковую дверь.
Энгельгардт (листая классный журнал). Что же… теперь что же… Теперь далее мы пригласим Дельвига Антона… Дельвиг, пожалуйста сюда! Пригласите Дельвига!
Фома или другой служитель Лицея приглашает через боковую дверь, в которую только что ушел Кюхельбекер, Дельвига.