Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Александр. Я начал писать стихи о вольности, я написал оду.
Генерал. Я люблю оды!
Александр. А есть у меня другие стихи…
Державин. Вот-вот, читайте их, читайте их, друг мой!
В это время в зале среди публики происходит движение: с побледневшим, изменившимся лицом встает с места Чаадаев, за ним встает Захарий Петров; Ольга Сергеевна и Василий Львович в тревоге шепчутся друг с другом.
Чаадаев (с места). Оды нету, она не окончена! Просим читать «Воспоминания».
Александр (смущенно). Ода не окончена…
Энгельгардт (в зал). Господа, мы сами рассудим, мы сами
Петров (с места). Не справитесь! С ним вы не справитесь!
Александр. «Воспоминания в Царском Селе».
Навис покров угрюмой нощи На своде дремлющих небес; В безмолвной тишине почили дол и рощи. В седом тумане дальний лес; Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы, Чуть дышит ветерок, уснувший на листах, И тихая луна, как лебедь величавый, Плывет в сребристых облаках.По мере чтения вдохновение Пушкина увеличивается, глаза его блистают; вслед за ним, как связанная с ним душа, Державин все более возбуждается, лицо его преображается и приобретает черты юности, привстав с места, он всматривается в Пушкина и проникновенно слушает его. Чаадаев и Петров слушают Пушкина стоя. Кроме них, встали с мест и слушают стоя еще три офицера.
…Плывет — и бледными лучами Предметы осветила вкруг. Аллеи древних лип открылись пред очами, Проглянули и холм и луг; Здесь, вижу, с тополем сплелась младая ива И отразилася в кристалле зыбких вод; Царицей средь полей лилея горделиво В роскошной красоте цветет. С холмов кремнистых водопады Стекают бисерной рекой, Там в тихом озере плескаются наяды Его ленивою волной; А там в безмолвии огромные чертоги, На своды опершись, несутся к облакам. Не здесь ли мирны дни вели земные боги? Не се ль Минервы росской храм? Не се ль Элизиум полнощный, Прекрасный царскосельский сад, Где, льва сразив, почил орел России мощный На лоне мира и отрад? Увы! промчалися те времена златые, Когда под скипетром великия жены Венчалась славою счастливая Россия, Цветя под кровом тишины! Здесь каждый шаг в душе рождает Воспоминанья прежних лет…Александр останавливается, он обводит взором зал, не видя никого.
Державин (в восторге). Еще, еще! Далее…
Фома. Это у нас такие учатся, — больше нигде. Орлы!
Александр.
Бессмертны вы вовек, о росски исполины, В боях воспитанны средь бранных непогод! О вас, сподвижники, друзья Екатерины, Пройдет молва из рода в род. О громкий век военных споров, Свидетель славы россиян! Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов, Потомки грозные славян, Перуном Зевсовым победу похищали; Их смелым подвигам страшась дивился мир; Здесь,
Державин выпрямляется и протягивает руки к Пушкину.
И ты промчался, незабвенный! И вскоре новый век узрел И брани новые, и ужасы военны; Страдать — есть смертного удел…В зале движение публики; большинство присутствующих встает, ими овладело общее чувство, и люди хотят лучше видеть Пушкина.
Страшись, о рать иноплеменных! России двинулись сыны; Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных, Сердца их мщеньем возжены… О вы, которых трепетали Европы сильны племена, О галлы хищные! И вы в могилы пали.— О страх! о грозны времена!.. В Париже росс! Где факел мщенья? Поникни, Галлия, главой!..Александр делает движение к Державину.
О скальд России вдохновенный, Воспевший ратных грозный строй! В кругу друзей твоих, с душой воспламененной, Взгреми на арфе золотой! Да снова стройный глас герою в честь прольется, И струны трепетны посыплют огнь в сердца, И ратник молодой вскипит и содрогнется При звуках бранного певца.Державин последние части стихотворения слушает стоя, и слезы текут по его старому, одухотворенному восторгом лицу. При последних словах Державин с живостью молодой силы бросается к Пушкину, но Александр, сам потрясенный, убегает из зала. При этом он бежит не в ту дверь, через которую вошел, а мчится по лестнице мимо дворовых людей, где стоит и его няня. Он замечает Арину Родионовну и обнимает ее; затем он видит Машу и Дашу — и целует их. Простые, восхищенные люди почтительно расступаются перед ним. Музыкант из дома Ольги Сергеевны быстро и низко кланяется Пушкину, отчего с головы его сваливается парик. Александр мгновенно поднимает парик, нахлобучивает его обратно на голову музыканта и исчезает. Одновременно за экзаменационным столом происходит следующее: Державин, не успевши приблизиться к Пушкину, чтобы обнять его, возвращается на свое место.
Державин. Где же он? Где он есть? Ах, резвый, резвый мой! (Утирает лицо большим платком).
Генерал. Да он там вот, ваше превосходительство! (Указывает в сторону, где сейчас находится Александр, среди дворовых людей). Он там! Эк, бойкий какой!
Державин (всматриваясь туда). Я не вижу! Сыщите, сыщите мне его!
Фома. Да разве сыщешь его! Поди сыщи!
Энгельгардт (сияющий от радости за своего питомца). Мы найдем его, Гаврила Романович!
Державин. Обязательно сыщите… Я поцелую его!
Энгельгардт. Я сейчас же прикажу сыскать его!
Державин. Нельзя, нельзя — не беспокойте его: он дитя. Я еще приеду к вам.
Энгельгардт. Просим вас, просим вас, Гаврила Романович!
Державин. Приеду, приеду… Я без него теперь не могу, не могу…
Генерал. Это все стихи! Стихов в Лицее, я слышу, много, их каждый сочиняет. Однако отечеству нашему нужна также и проза, поскольку проза для разума более питательна! Из того, я полагаю, не следует ли образовать сего Пушкина в прозу, тогда бы и пользы ожидать от него можно много больше.