Том 6. Письма
Шрифт:
На днях сдаю в набор твою книгу, * в ней хоть всего около 48 стр., но тыс<яч> 7 ты за нее получишь.
Деньги переведу, как только будут принимать по телеграфу.
Очень хотелось бы написать тебе много-много, но совершенно нет времени.
Прости, родной.
Любящий т<ебя> Сер<гей> Есенин.
На конверте: А. Ширяевцу
———
С. А. Есенин
Эйгес Е. Р., осень 1919
Е. Р. ЭЙГЕС *
Осень 1919 г. Москва
Как
Сегодня утром тащили чемодан к тебе с Мариенгофом и ругались на чем свет стоит.
Мука в белье, завернута в какую-то салфетку, которая чище белья и служит муке предохранен<ием>. Белье отдай прачке.
Расти большая. *
Твой С. Есенин.
Лившиц Е. И., 8 июня 1920
Е. И. ЛИВШИЦ *
8 июня 1920 г. Москва
Милая, милая Женя! Сердечно Вам благодарен за письмо, * которое меня очень тронуло. Мне казалось, что этот маленький харьковский эпизод * уже вылетел из Вашей головы.
В Москве я сейчас крайне чувствую себя одиноко. Мариенгоф по приезде моем из Рязани * уехал в Пензу и пока еще не возвращался. Приглашают меня ехать в Ташкент, * чтоб отдохнуть хоть немного, да не знаю, как выберусь, ведь я куда, куда только не собирался и с Вами даже уславливался встретиться в Крыму… Дело в том, как я управлюсь с моим издательством. * Я думал, уже все кончил с ним, но вдруг пришлось печатать спешно еще пять книг, * на это нужно время, и вот я осужден бродить пока здесь по московским нудным бульварам из типографии в типографию и опять в типографию.
Дома мне, несмотря на то, что я не был там 3 года, * очень не понравилось, причин очень много, но о них в письмах теперь говорить неудобно.
Ну, как Вы живете? Что делаете? Сидите ли с Фридой на тарантасе и с кем? * Фриде мой нижайший, нижайший поклон. Мы часто вас всех вспоминаем с Сахаровым, когда бродим ночами по нашим пустынным переулкам. Он даже собирается писать Лизе. *
Конечно, всего, что хотелось бы сказать Вам, не скажешь в письме, милая Женя! Все-таки лучше, когда видишь человека, лучше говорить с ним устами, глазами и вообще всем существом, чем выводить эти ограничивающие буквы.
Желаю Вам всего-всего хорошего. Вырасти большой, выйти замуж и всего-всего, чего Вы хотите.
С. Есенин.
На конверте: Харьков
Рыбная 15
кв. Лурье
для Евгении Лившиц
Москва. С. А. Есенин.
Ширяевцу А. В., 26 июня 1920
А. В. ШИРЯЕВЦУ *
26 июня 1920 г. Москва
Милый Шура! Извини, голубчик, что так редко тебе пишу, дела, дорогой
«Золотой грудок» твой пока еще не вышел, и думаю, что раньше осени не выйдет. * Уж очень трудно стало у нас с книжным делом в Москве. Почти ни * одной типографии не дают для нас, несоветских, * а если и дают, то опять не обходится без скандала. Заедают нас, брат, заедают. * Конечно, пока зубы остры, это все еще выносимо, но все-таки жаль сил и времени, которые уходят на это.
Живу, дорогой, — не живу, а маюсь. Только и думаешь о проклятом рубле. Пишу очень мало. С старыми товарищами не имею почти ничего, с Клюевым разошелся, * Клычков уехал, * а Орешин глядит как-то все исподлобья, словно съесть хочет. *
Сейчас он в Саратове, пишет плохие коммунистические стихи * и со всеми ругается. Я очень его любил, * часто старался его приблизить себе, но ему все казалось, что я отрезаю ему голову, так у нас ничего и не вышло, а сейчас он, вероятно, думает обо мне еще хуже.
А Клюев, дорогой мой, — Бестия. Хитрый, как лисица, и все это, знаешь, так: под себя, под себя. Слава Богу, что бодливой корове рога не даются. Поползновения-то он в себе таит большие, а силенки-то мало. Очень похож на свои стихи, такой же корявый, неряшливый, простой по виду, а внутри черт.
Клычков же, наоборот, сама простота, чистота и мягкость, только чересчур уж от него пахнет физической нечистоплотностью. Я люблю его очень и ценю как поэта выше Орешина. Во многом он лучше и Клюева, но, конечно, не в целом. Где он теперь, не знаю.
Ты, по рассказам, мне очень нравишься, * большой, говорят, неповоротливый и с смешными дырами о мнимой болезненности. * Стихи твои мне нравятся тоже, только, говорят, ты правишь их по указаниям * жен туркестанских инженеров. * За это, брат, знаешь, мативируют.И какой черт ты доверяешься вообще разным с ?
Пишешь ты очень много зрящего. Особенно не нравятся мне твои стихи о востоке. * Разве ты настолько уж осартился * или мало чувствуешь в себе притока своих родных почвенных сил?
Потом брось ты петь эту стилизационную клюевскую Русь с ее несуществующим Китежем и глупыми старухами, * не такие мы, как это все выходит у тебя в стихах. Жизнь, настоящая жизнь нашей Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества. Все это, брат, было, вошло в гроб, так что же нюхать эти гнилые колодовые останки? * Пусть уж нюхает Клюев, ему это к лицу, потому что от него самого попахивает, а тебе нет.