Том 6. Письма
Шрифт:
80. А. В. Ширяевцу. 30 марта 1917 г. (с. 93). — Кр. новь, 1926, № 2, февр., с. 201; в статье Д. Благого «Материалы к характеристике Сергея Есенина: (из архива поэта Ширяевца)».
Печатается по автографу (ИМЛИ, ф. А. В. Ширяевца), исполненному на открытке с почтовым штемпелем: «Петроград. 30.3.17».
Датируется по этому штемпелю.
Кланяются тебе совместно ~ Есенин, Клюев, Клычков и Пимен Карпов. — В то время друзья-поэты, собираясь вместе, не раз вспоминали адресата. Так, еще в начале 1917 г. Н. Клюев писал Ширяевцу: «Мы в Петрограде читали и пели твои стихи братски — четыре поэта-крестьянина: Сереженька <Есенин>, Пимен Карпов, Алеша Ганин и я. Нам всем понемножку нравится в тебе воля и Волга — что-то лихое и прекрасное в тебе» (журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 31).
… дорогая Запевка. — Клюев именует
С красным звоном…— Ср. со словами из стихотворения Ширяевца «Пасха» (1913): «И запели колокольни / / Звоном красным». Новая редакция стихотворения — в журн. «Огонек» (Пг., 1917, № 12, под заголовком «Гул колокольный»).
81. А. В. Ширяевцу. Конец мая — начало июня 1917 г. (с. 94). — Газ. «Ульяновская правда», 1962, 15 дек., № 294 (в статье И. Тверского «Письма Сергея Есенина в Барыше»; отрывок, с неточностями); полный текст — газ. «Ульяновский комсомолец», 1963, 26 июня, № 76 (в статье С. Рогова «Тайна писем Есенина», с искажениями и вставками публикатора; дата — «июль 1918 г.» — ошибочна). Точное воспроизведение — газ. «Ульяновский комсомолец», 1963, 28 июня, № 77 (факсимиле); Есенин 6 (1980), с. 81 (с датой: «Июнь, до 16, 1917 г.»).
Печатается по автографу (ИРЛИ, коллекция материалов по русской литературе М. С. Лесмана).
Датируется с учетом единственного почтового штемпеля на открытке: «Ташкент. 14.6.17» (ксерокопия подлинника — РГАЛИ, ф. А. В. Ширяевца; в оригинале из пяти цифр штемпеля ныне утрачено три — вторая, четвертая и пятая). Кроме того, при датировке приняты во внимание воспоминания М. П. Мурашева: «На одном из собраний <1917 г.> я простудился и попал в клинику… Двадцатого мая, я выписался. Меня врачи гнали на юг, но условия жизни не позволяли. Я решил ехать на дачу под Петроградом, и Есенин было совсем собрался со мной, но потом вдруг решил ехать к себе в деревню» (цит. по: Хроника, 1, 250–251); указанная здесь мемуаристом дата подтверждается его дневниковой записью от 22 мая 1917 г. (сообщено Е. И. Струтинской).
Очень хотел приехать к тебе…— Возможно, мысли об этой поездке возникали у Есенина в т. ч. под впечатлением бесед с Клюевым, которому тоже очень хотелось побывать в Туркестане: «…я всё сам собираюсь приехать к тебе, — писал он Ширяевцу в январе 1917 г. — Я был на Кавказе и положительно ошалел от Востока. По-моему, это красота неизреченная» (журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 31).
… под твое бирюзовое небо…— Ср. со строкой «Бирюзою и лазурью небо ласково цветет» из стихотворения Ширяевца «Весеннее», а также с начальными строчками другого стихотворения: «Ем сочный виноград прозрачно-хризолитовый, / / А в небе бирюза, и мысли бирюзовы» (в его кн. «Край солнца и чимбета: Туркестанские мотивы», Ташкент, 1919, с. 12 и 13). Скорее всего, эти строки Есенин знал задолго до появления в печати: ведь Ширяевец посылал стихи своему заочному другу регулярно. «Когда я встречался в 1917 году с С. Есениным, — вспоминал В. Львов-Рогачевский, — он каждый раз с юношеским увлечением говорил о Ширяевце, с которым состоял в переписке. Он давал просматривать мне его рукописи, многие стихи своего друга тут же на память читал своим певучим голосом» (в кн.: Ширяевец А. Волжские песни: Стихотворения. [М.:] Круг, 1928, с. 9).
… уезжаю домой, а оттуда напишу тебе обстоятельно. — Вероятнее всего, этим обстоятельным письмом явилось есенинское письмо Ширяевцу от 24 июня 1917 г. (п. 82).
… предупреди, получишь ли ты эту открытку. — Судя по содержанию п. 82, Ширяевец ответил Есенину на эти слова; ныне этот ответ неизвестен.
82. А. В. Ширяевцу. 24 июня 1917 г. (с. 94). — РЛ, 1962, № 3, с. 175–178 (в статье В. Земскова и Н. Хомчук «Есенин и Ширяевец»; неполностью, с неточностями). Полный текст — Есенин 5 (1962), с. 126–128, с неточностями.
Печатается по автографу (Самарский областной историко-краеведческий музей им. П. В. Алабина).
В первом предложении после слов «все слова» было: «о них». В третьем абзаце после слов «… как их легко взбаламутить» зачеркнуто: «только стоит слегка повести против шерсти». Девятый абзац (после слов «…как лещей или шелеспёров») был начат фразой: «Деды-то наши их медведями тешили, а они нас потешают просто сами».
… все слова пропали…— Написав первоначально перед словом «пропали» слова «о них», Есенин, очевидно, имел в виду (как явствует из последующего текста) столичных литераторов.
… как теперешние рубли. — В годы первой мировой войны постепенно были изъяты из обращения золотые и серебряные
… что прошло, то будет мило ~ сказал Пушкин. — У Пушкина в стихотворении «Если жизнь тебя обманет…» (1825): «Что пройдет, то будет мило» (Пушкин 1917, стб. 194).
Бог с ними, этими питерскими литераторами ~ Тут о «нравится» говорить не приходится…— Судя по всему, в неизвестном ныне письме Ширяевца Есенину был вопрос приблизительно такого содержания — нравится ли тому отношение петроградских литераторов к поэтам из народа? Сам Ширяевец мог получить представление об этом из писем к нему В. Ходасевича (от 19 дек. 1916 г.) и Н. Клюева (от 4 мая 1917 г.). Ходасевич, в частности, писал: «Мне не совсем по душе весь основной лад Ваших стихов, — как и стихов Клычкова, Есенина, Клюева: стихи „писателей из народа“. <…> И в Ваших стихах, и у других, упомянутых мной поэтов, — песня народная как-то подчищена, вылощена. Все в ней новенькое, с иголочки, все пестро и цветисто, как на картинках Билибина. Это — те „шелковые лапотки“, в которых ходил кто-то из былинных героев, — Чурило Пленкович, кажется. А народне в шелковых ходит, это Вы знаете лучше меня» (журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 30; выделено автором). Мнение «другой стороны» было обозначено Клюевым, который написал в Ташкент: «Милый Шура. <…> Умоляю не завидовать нашему положению в Петрограде. Кроме презрения и высокомерной милости, мы ничего не видим от братьев образованных писателей и иже с ними» (публ. Г. Маквея в кн.: Клюев Н. Соч. [Мюнхен,] 1969, т. 1, с. 199). По-видимому, Ширяевец попросил высказаться об этом и Есенина, что и было сделано в комментируемом письме.
… нашей крестьянской купницы. — Купница (от «купно» — вместе) здесь: сообщество, артель. Ср. с названием издательства «Московская Трудовая Артель Художников Слова» (1918–1920), созданного Есениным, С. Клычковым, П. Орешиным и др.
Мы ведь скифы, приявшие ~ Византию… — Появление понятия «скифы» в есенинском лексиконе не случайно. В февр. — мае 1917 г. поэт находился в постоянном общении с идеологом «скифства» Ивановым-Разумником (см. шестой абзац комментируемого письма). Критик был основным автором предисловия к Ск-1, написанного уже после Февральской революции. Есенин (разумеется, знакомый с идеями этого предисловия по устным беседам с Ивановым-Разумником) до отъезда на родину, скорее всего, успел прочесть и его текст: оно было поставлено в Ск-1 (вместе с есенинской «Марфой Посадницей») весной 1917 г., когда сборник был уже не только набран, но и отпечатан (о чем свидетельствует отдельная пагинация этих двух сочинений, выполненная римскими цифрами).
В пользу такого предположения говорит полемическая перекличка комментируемых слов Есенина со следующими фразами предисловия к Ск-1: «Скифами при дворе Византийца чувствовали себя мы <…>. Мы чувствовали себя одинокими…» (Ск-1, с. VIII). Говоря о «крестьянской купнице» как о «скифах, приявших <…> Византию», Есенин недвусмысленно обозначает здесь отличие направленности своего «скифства» от «скифства» Иванова-Разумника.
…глазами Андрея Рублева…— Эта ремарка по существу проясняет один из ведущих моментов есенинского «скифства»: здесь идет речь о прямом продолжении «крестьянской купницей» художественных традиций своих древнерусских предков. Именно в этом ключе рассматривал тогда есенинскую поэзию его собрат по «купнице» Клюев: «Ведь это то же самое, что в Гурьевских росписях церкви Златоуста, что на Коровниках в Ярославле. Ведь это те же фрески, и в них открывается совершенно новый эстетический мир, необыкновенно поучительный для понимания русской души» (окт. 1916 г.; Письма, 312; проведена параллель с творчеством изографа XVII века Гурия Никитина).
… писания Козьмы Индикоплова ~ на трех китах стоит…— Впервые об этом средневековом авторе Есенин, по-видимому, услышал в кругу редакции журнала «Млечный Путь». В опубликованной там статье «Миниатюры раннего средневековья» (1915, № 6, с. 87; подпись — В. Ш.) о Козьме (Косме) говорилось: «К началу VI-го века относится весьма любопытный манускрипт Космы Индикоплова, александрийского купца и путешественника, <…> составившего описание-„топографию“ всех виденных им стран и известных ему понаслышке. <…> Косма Индикоплов отвергает птолемеевское учение о шаровидности земли и считает ее плоской и прямоугольной, обнесенной стенами, на которых покоится небесный свод». Годом позже вышло обширное исследование Е. К. Редина «Христианская топография Козьмы Индикоплова по греческим и русским спискам. Часть первая» (М., 1916), без сомнения, читанное поэтом (подробнее см. наст. изд., т. 5, с. 409). Имя космографа чуть позднее появится и в его «Инонии»: «Новый пришел Индикоплов» (наст. изд., т. 2, с. 63).