Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи
Шрифт:
Тиле. Нет. Тише: идет Иван.
Иван входит и ставит на стол пунш.
Иван, вы можете идти сейчас домой, вы сегодня мне не нужны. Спокойной ночи, Иван.
Иван. Спокойной ночи, Генрих Эдуардович. (Уходит.)
Тиле. Пей, Феклуша, освежи твои дурные мозги, Превосходный пунш.
Феклуша. Дал бы Бог освежить… Сегодня у меня мальчик заболел, Генрих Эдуардович, корь, что ли, не знаю, Я уже ушел поскорее, нечего мне там делать! Отец, тоже!
Тиле.
Феклуша. Нет. Да что вы! Сама?!
Тиле. Да. И первый раз ей отказал слуга Иван, а во второй я сам. открыл ей дверь, поднял руку вот так и сказал ей: вон! Она сказала: прости. Я сказал ей: вон — глупая Елизавета. И закрыл дверь.
Феклуша (пьет и смеется).Жалко женщину, глупые они. Но вы же ее любили?
Тиле. Нет! И мы сегодня пойдем в твой трактирчик: мне нравятся люди в твоем трактирчике, Феклуша!
Феклуша. Что ж, пойдемте, я на все готов.
Тиле. И ты мне нравишься, Феклуша: с тобой я могу говорить, как будто я один. Но я не один — потому что у тебя есть уши. Но я один, потому что это — уши осла! Но ты хитрый, ты очень хитрый зверек, Феклуша.
Феклуша. Ну какая у меня хитрость, и что вы говорите! Сыщиком еще мечтал сделаться: да у меня всякий из-под носу уйдет, и не увижу. Эх! (Пьет.)
Тиле. Нет, ты очень, очень хитрый зайчик. Я тебя вижу: ты придумал кое-что свое, ты тоже хочешь быть не дурак — о, ты очень большой мошенник, Александров! Но это ничего, ибо меня уже предупредил мой ангел. (Смеется.)Это ничего!
Феклуша. Оставьте! А неужто вы, Генрих Эдуардович, все поезда и пароходы знаете?
Тиле. Все.
Феклуша. Скажите пожалуйста! Так-таки все! А я и на трамвай промахиваюсь, все не на тот номер. И неужто нужно только две бумажки, чтобы получить миллион? Даже не верится!
Тиле. Только две.
Феклуша. Какой талант! А какие бумажки нужны?
Тиле. Тебе этого не надо знать, глупый Феклуша: это лишнее. Но вот через две недели на некотором пароходе будет сидеть некоторый очень корректный господин, и у него в кармане будет миллион. И, сидя на некотором пароходе, некоторый человек поднимет руку вот так, протянет ее к далеким берегам и скажет: прощайте, далекие и глупые берега! Прощай, глупая квартира с детской на солнце! И прощай, и будь проклят, и мертв, и похоронен Генрих Тиле, любивший точность! Феклуша — хочешь, я сожму тебе руку так, что у тебя сломаются кости?
Феклуша. Нет, не люблю я таких шуток, Генрих.
Тиле. Генрих Эдуардович, а не Генрих, господин Александров! И если я еще хоть раз увижу тебя непочтительным, Феклуша, старый товарищ, единственный друг Генриха Тиле, — то я не только сломаю тебе руку, но сломаю все кости. Слыхал?
Феклуша. Я же нечаянно, Генрих Эдуардович, как же можно себе позволить. Господи, и разве я не понимаю разницы?
Тиле. Превосходно сказано! Допивай же свой стакан, и скорей идем в твой ресторанчик. Там ты будешь молчать и пить, пока у тебя не станут зеленые глаза, а я буду пить, смеяться, бить рукой по столу и говорить о глупом, мертвом Генрихе Тиле. Идем!
Феклуша (вставая).А что бы я вас попросил, Генрих Эдуардович, если вы уже такой добрый. Ей-Богу! Ну, и конечно, я человек женатый, но какая у меня жена? Ей-Богу! Ну и что бы нам из трактирчика махнуть в один домик: женщины там отличные, даже интеллигентные, ей-Богу!.. Оно и вам бы…
Тиле. Вздор и пошлость. Ты ужасно мелкий негодяй, ты заяц, Феклуша. Идем!
Феклуша (допивает стакан).Сейчас. Ну и не надо. И совсем я не негодяй, а просто несчастный человек. Если ж у меня ребенок болен?.. Иду.
Тиле. Закрой электричество.
Закрывают электричество, и оба выходят. Некоторое время на сцене молчание. Затем тихо открывается дверь из внутренних комнат, слышен осторожный шепот, и две тени, слабо освещенные огнем с улицы, продвигаются по комнате. Сдержанный женский смех.
Карл (громко и смело).Никого. Ушли. Можешь смело входить.
Женский голос. Ай! Колено ушибла. (Смеется.)Мы с тобой как воры…
Карл. Не могу найти выключатель. Кажется, здесь. Постой, Лиза, не ходи, пока я зажгу свет.
Елизавета. Нет, не надо свет, погоди. Я уже сижу в кресле… Но я ничего не понимаю, где я. Это ужасно интересно: мы совсем как воры в чужой квартире. Они тоже сидят в кресле и так осматриваются. Давай играть в воров, Карл (шутливо, угрожающим шепотом),убьем и ограбим брата твоего Генриха Тиле.
Карл. Не имею ни малейшего желания играть. Все-таки глупо, что я забыл фонарик. Где ты, я тебя не вижу?
Елизавета. Здесь.
Карл. Совсем не видно, Лиза, я засну. Еще одна такая ночь и такой день, как у нас сегодня, и я буду засыпать при ходьбе. Удивительно! — Неужели ты не устала?
Елизавета (тихо смеется).Нет.
Карл. А я… (Зевает.)Ты даешь когда-нибудь твоему мужу спать?
Елизавета. Мужу — да. Но как интересно, что мы ничего не видим: я все ошибаюсь, в каком углу сидишь ты. А какая комната? — Я боюсь взглянуть на нее при свете. Я была в этой квартире только два раза, и она еще не была отделана, но Генрих мне показывал, что будет. Скажи — нет, света не зажигай, а так скажи: вот тут, над роялем, две картины… Постой, я припоминаю, да, голова Бетховена и какой-то еще Концерт, — да?