Том 7. Ахру
Шрифт:
Я к говорю:
— Петр Николаевич, сшейте вы мешочек. Накласть канфоры и подвязать так — и носите себе тихо и смирно. Помогает.
П. Н. послушал.
Конечна, советчик в таких делах я плохой. Да, конечно, дело ясное, — не так, совсем наоборот. Но уж молчу.
А Петр-то Николаевич уверовал в мое канфорное слово и, хоть пуще мучился — и книга не читалась и сна не знал уж, и все теснит и давит (воротничок № 47!), а мысли нечистые, как бесы — но мешочек, как «водрузил» себе, так и не снимал и только что в бане, а то и день и ночь носит.
Думал я послать его к Гребенщикову — книгочий! — да раздумался, не стоит Якова Петровича в такое дело путать. И решил: пускай-ка в Комаровку пройдет к князю обезьяньему Рязановскому.
— И. А. Рязановский, — сказал я, — археолог, великий князь обезьяний, носит электрический пояс. Ему и книги в руки. Ступайте.
И все бы хорошо вышло — «великий князь! носит электрический пояс!» — да уж и не знаю, к чему это мне пришло в голову: наказал я называть Рязановского не иначе, как «ваше превосходительство».
И все дело испортил.
И. А. Рязановский, до возведения в князья обезьяньи, был и судьей и следователем и при губернаторе состоял, но как-то так случалось, за поперечность верно и самоволье, в наградах и чинах его обходили, и за всю свою долгую службу имел он один-единственный орден, а чин самый маленький.
Ну, а как П. Н. вошел к нему в его тесное Комаровское древлехранилище, да как стал к каждому слову прибавлять «ваше превосходительство», князя-то и смутил.
Великий князь спутался: тычется, шарит по столу — разбирал какую-то старинную затейливую тайнопись! — понять-то уж ничего не может, про какой мешочек и причем канфора.
После сам мне рассказывал.
А уж П. Н. — глаза на лоб.
— Хожу и не знаю, куда себя девать!
Да, вот она, чистая-то жизнь!
А не только чистоты никакой, хуже того — хуже, чем было, когда после карт, после ресторана ехал он с компанией куда-нибудь «окончивать», как сам выражался.
И решил я, как последнее, поведу-ка Петюньку к В. В. Розанову.
А потом думаю, нет, пускай без меня — — дело вернее, а от меня — письмо.
И написал рекомендацию.
Все, как есть, и о бесах и о мешочке для праведной жизни и о Шестове, помянул и преподобного Макария, о котором сказано в житии —
«досязаше ему даже до пят»
и как преподобный этим беса устрашил.
* * *
П. Н. сходил в баню, вымылся, вырядился, пригладился — П. Н. носил прическу «бабочкой» — не как-нибудь чтобы, а женихом явиться к В. В. за напутствием.
Накануне он зашел показаться.
У нас были гости: б. старообрядческий регент Ив. Плат. Пономарьков и писатель В. Н. Гордин. Спорили друг с дружкой о философии долго и путано, потом пели хором под аккомпанемент Пономарькова —
Был у Христа младенца сад.
П. Н. пел тенорком и я заметил, что от полноты чувств забирал он чересчур высоко, а выводил особенно нежно и чувствительно.
А что было у Розанова, я не знаю.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Я знаю, П. Н. твердо решил во всем открыться.
И я ждал с нетерпением, что будет.
* * *
Только через неделю появился у нас П. Н.
Он чего-то все улыбался. Веселый:
вчера он после долгого перерыва играл в карты, выиграл, поехали в ресторан ужинать...
— А мешочек?
Мешочек на нем, бессменно.
По-прежнему он хочет чистой жизни, чтобы сделаться праведником.
И это одно другому не мешает:
иногда, ну, раз в неделю, он будет играть в карты...
П. Н., рассказывая, все улыбался.
— Ну, а что же Василий Васильевич?
От В. В. он в восторге.
— Внимательнейший человек, вы себе представить не можете. И как разговаривал!
В этот вечер был у нас, кроме П. Н. еще И. А. Рязановский.
Мне что-то нужно было непременно кончить — переписать рассказ или завитушку, не помню. А когда переписываешь, тут-то и приходит всегда соблазн переделать все сызнова.
С. П. не было дома.
И гости до чаю уселись в сторонке «не мешать».
Краем уха я все-таки слышал: отдельные слова, спутки слов, узелки слов, усики.
Говорил И. А. Рязановский —
тут все: и иконография и агиография, палеография и историческая география, Ур, Шарпурла, Египет, Китай, китайская революция — любимая тема! — революции за много веков до нашей эры, китайские ... потом несколько раз: электричество — пояс электрический!
Тут заговорил П. Н.
И слышу и не слушаю:
— — канфора, канфора, Розанов — —
— — а ты залупи, чего! дурак! А я говорю: Василий Васильевич...
И опять голос Рязановского —
у него кишка вылезает, и как раз в самые неподходящие минуты и по преимуществу в дамском обществе, должно быть, для равновесия; и уж он не может спокойно сидеть, а встает —
— — встает для равновесия...
* * *
Уж и не знаю, сколько прошло, захожу я как-то в книжный магазин «Нового Времени». И вижу В. В. Розанов: книги рассматривает.
Поздоровались, ну, то да сё.
Вытащил он из груды большущий том, перелистывает: исследование какое-то по церковной истории с гравюрами.
— Ну, и глупый же этот твой Потемкин.
— Какой Потемкин?
— Да вот что с мешком-то.
— Потапов!
— Такой редкий дар!
И вдруг В. В. от смеха покраснел весь и зажевал губами:
— — мешок-то! ну, и дурак! Это ты его, что ли?
— Ну, вот еще! Это от философии.
СНЫ