Том 7. Бессмертный. Пьесы. Воспоминания. Статьи. Заметки о жизни
Шрифт:
Поль Астье подает Эстер цветы.
Эстер. Нет, возьмите их себе… Это я… вам… Я отдаю себя вам…
Поль Астье. Благодарю! (Наклоняется, чтобы поцеловать ее руку.)
Эстер. Напрасно!.. Я в перчатке.
Поль Астье. Тогда сюда! (Быстрым движением спускает перчатку и целует ее руку выше локтя.)
Эстер. Осторожней! Могут увидеть.
Поль Астье(холодно,
Эстер (улыбается). Какая выдержка!.. Вот таким вы мне нравитесь, такого я полюбила — с холодными, но жгучими глазами, с дерзким, волевым ртом! Я похожа на вас — я тоже отчаянная и своевольная.
Нотариус (за сценой). Дают пятнадцать тысяч франков.
Голос. Шестнадцать.
Второй голос. Семнадцать.
Первый голос. Восемнадцать.
Крики, шум.
Вдова маршала(из глубины сцены, в полной растерянности). Эстер!.. Эстер!.. Скорей! (Уходит.)
Голос. Двадцать тысяч.
Поль Астье. Подождите. (В сторону аукциона, — громко.) Двадцать пять!
За сценой гул.
Нотариус. Двадцать пять!.. Дают двадцать пять тысяч.
Поль Астье. Лошади стоят этих денег. Я вам их подарю.
Эстер. Мне? Это будет ваш свадебный подарок?.. (Пожимает ему руку.) Я согласна!
Нотариус. Двадцать пять тысяч. Кто больше?
Эстер. Я приношу богатство и красоту, вы — власть и безграничную отвагу… Такая женщина, как я, такой мужчина, как вы…
Поль Астье (привлекая ее к себе). Вдвоем мы завоюем весь мир!
Эстер (прижавшись к нему). Весь земной шар… Мой любимый, мой повелитель!
Те же и Вайян.
Вайян входит слева и некоторое время словно ждет, чтобы объяснение в любви кончилось. Наконец подходит ближе.
Вайян. Господин Астье!
Нотариус (за сценой). Кто больше? Раз… два…
Поль Астье оборачивается, узнает Вайяна и идет навстречу старику — тот останавливает его движением левой руки.
Вайян. Мы боремся за существование, молодой человек, не так ли?
Нотариус. Три!..
Вайян(вынимает из кармана пальто пистолет). Сильный пожирает слабого. (Прицеливается,
Нотариус (за сценой). Присуждаю!..
Поль Астье шатается и падает мертвым к ногам Эстер. Все вбегают на сцену.
Крик ужаса.
Вайян(воздев руки к небу). Присуждаю!.. Да! Именно присуждаю!..
Воспоминания{3}
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ В ПАРИЖЕ
ПРИЕЗД
Ну и поездка! При одном воспоминании о ней тридцать лет спустя я чувствую, как мои ноги стягивает ледяной обруч, а желудок сводит от голода. Два дня в вагоне третьего класса в тонком летнем костюме, и по такому-то холоду! Мне было шестнадцать лет, и в надежде посвятить себя литературе я ехал издалека, из глухой лангедокской провинции, где служил классным наставником. После покупки билета у меня в кармане осталось ровным счетом сорок су. Что за беда! Я был богат надеждами! Я забывал даже о голоде. Несмотря на соблазны станционных буфетов с их булочками и бутербродами, я не хотел расставаться с серебряной монетой, тщательно спрятанной в глубине моего кармана. Однако к концу пути, когда поезд, скрипя и качаясь, вез нас по печальным равнинам Шампани, я чуть было не потерял сознание. Мои попутчики — матросы, распевавшие всю дорогу, — протянули мне полную флягу. Славные люди! Как прекрасны были их суровые песни и вкусна их терпкая водка для человека, который не ел сорок восемь часов!
Водка спасла меня, привела в чувство; усталость располагала ко сну, и я задремал, но то и дело просыпался на остановках, а когда поезд трогался, снова засыпал…
Гулкий стук колес на стрелках, огромный стеклянный свод, залитый светом, хлопающие двери, катящиеся багажные тележки, беспокойная, взволнованная толпа, таможенные чиновники — Париж!
Брат ждал меня на перроне. Малый практичный, несмотря на свою молодость, и к тому же принимавший всерьез обязанности старшего, он заранее нанял рассыльного с ручной тележкой.
— Давай погрузим твой багаж.
Хорош был мой багаж! Жалкий, старенький сундучок, украшенный шляпками гвоздей, он весил больше своего содержимого. Мы направились к Латинскому кварталу по безлюдным набережным и спящим улочкам вслед за тележкой, которую вез рассыльный. День едва занимался; нам встречались только рабочие с лицами, посиневшими от холода, да разносчики, которые ловко засовывали под двери домов утренние выпуски газет. Газовые рожки гасли один за другим; улицы, Сена, ее мосты — все выглядело мрачным сквозь утренний туман. Таково было мое вступление в Париж; я тревожно, с безотчетным страхом прижимался к брату, а мы все шли и шли за тележкой.