Том 7. Изборник. Рукописные книги

Сологуб Федор Кузьмич

«Стихи, умеете вы литься…»

Стихи, умеете вы литься, Как слёзы в трогательный час. Кто не хотел молиться, Тот не постигнет вас. Приноситесь нежданно, Утешите скользя, Порой звучите странно, Но вас забыть нельзя. Вам ведомы очарованья, Каких не знает точность слов, И жуткость волхвованья, И трепет сладких снов. Как ни горю мечтами, Слагать вас не могу. Слагаетесь вы сами На вечном берегу. Там солнце пламенно пылает, Цветы нетленные там есть. Оттуда долетает И к нам святая весть.

«Знойно

туманится день…»

Знойно туманится день, Гарью от леса несёт, Тучи лиловая тень Тихо над Волгой ползёт. Знойное буйство, продлись! Длися, верховный пожар! Чаша земная, курись Неистощимостью чар! Огненным зноем живу, Пламенной песней горю, Музыкой слова зову Я бирюзу к янтарю. Тлей и алей, синева, В буйном кружении вьюг! Я собираю слова, Как изумруд и жемчуг.

«Птичка низко над рекою…»

Птичка низко над рекою Пронеслась, крылом задела Всколыхнувшуюся воду И лазурною стезёю Снова быстро полетела На простор и на свободу. Ветер вольный, быстролётный На дороге взвеял пылью, Всколыхнул кусты и воду И помчался, беззаботный, Над земною скучной былью На простор и на свободу. Людям песенку сложил я, Словно лодочку столкнул я С отмели песочной в воду, И о песне позабыл я, И опять мечте шепнул я: «На простор и на свободу!»

«Трое ко мне устремились…»

Трое ко мне устремились, Трое искали меня, Трое во мне закружились, Пламенной вьюгой звеня, – Ветер, дающий дыханье, Молния, радость очей, Облачный гром, громыханье Вещих небесных речей. Вихорь, восставший из праха В устали томных дорог, Все наваждения страха В буйных тревогах я сжёг. В огненной страсти – услада, Небо – ликующий храм, Дни – сожигаемый ладан, Песня – живой фимиам.

«Если замолкнет хотя на минуту…»

Если замолкнет хотя на минуту Милая песня моя, Я погружаюся в сонную смуту, Горек мне бред бытия. Стонет душа, как в аду Евридика. Где же ты, где же, Орфей? Сумрачна Лета, и каркает дико Ворон зловещий над ней. Всё отгорело. Не надо, не надо Жизни и страсти земной! Есть Евридике одна лишь отрада, Жаждет услады одной. Стройный напев, вдохновенные звуки Только услышит она, – Пляшет, подъемля смятенные руки, Радостью упоена. Вновь пробуждается юная сила Жить, ликовать и любить, Солнце дневное, ночные светила С равным восторгом хвалить, Знать, что вовеки светла и нетленна Сладкая прелесть любви. С песнею жизнь и легка и блаженна. Песня, ликуй и живи! Милая песня любви и свободы, Песня цветущих полей, Пей на меня твои ясные воды, Лепетом звучным лелей!

«Я испытал превратности судеб…»

Я испытал превратности судеб, И видел много на земном просторе, Трудом я добывал свой хлеб, И весел был, и мыкал горе. На милой, мной изведанной земле Уже ничто теперь меня не держит, И пусть таящийся во мгле Меня стремительно повержет. Но есть одно, чему всегда я рад И с чем всегда бываю светло-молод, – Мой труд. Иных земных наград Не жду за здешний дикий холод. Когда меня у входа в Парадиз Суровый Пётр, гремя ключами, спросит: «Что сделал ты?» – меня он вниз Железным посохом не сбросит. Скажу: «Слагал романы и стихи, И утешал, но и вводил в соблазны, И вообще мои грехи, Апостол Пётр, многообразны. Но я – поэт». – И улыбнётся он, И разорвёт грехов рукописанье. И смело в рай войду, прощён, Внимать святое ликованье, Не затеряется и голос мой В хваленьях ангельских, горящих ясно. Земля была моей тюрьмой, Но здесь я прожил не напрасно. Горячий дух земных моих отрав, Неведомых чистейшим серафимам, В благоуханье райских трав Вольётся благовонным дымом.

Кануны

«Тяжёлыми одеждами…»

Тяжёлыми одеждами Закрыв мечту мою, Хочу я жить надеждами, О счастии пою. Во дни святого счастия Возникнет над землёй Великого безвластия Согласный, вечный строй. Не будет ни царящего, Надменного меча, Ни мстящего, разящего Безжалостно бича. В пыли не зашевелится Вопрос жестокий: чьё? И в сердце не прицелится Безумное ружьё. Поверженными знаками Потешится шутя В полях, шумящих злаками, Весёлое дитя.

«День безумный, день кровавый…»

День безумный, день кровавый Отгорел и отзвучал. Не победой, только славой Он героев увенчал. Кто-то плачет, одинокий, Над кровавой грудой тел. Враг народа, враг жестокий В битве снова одолел. Издеваясь над любовью, Хищный вскормленник могил, Он святою братской кровью Щедро землю напоил. Но в ответ победным крикам Восстаёт, могуч и яр, В шуме пламенном и диком Торжествующий пожар. Грозно пламя заметалось, Выметая, словно сор, Всё, что дерзко возвышалось, Что сулило нам позор. В гневном пламени проклятья Умирает старый мир. Славьте, други, славьте, братья, Разрушенья вольный пир!

Жалость

Пришла заплаканная жалость И у порога стонет вновь: «Невинных тел святая алость! Детей играющая кровь! За гулким взрывом лютой злости Рыданья детские и стон. Страшны изломанные кости И шёпот детский: „Это – сон?“» Нет, надо мной не властно жало Твоё, о жалость! Помню ночь, Когда в застенке умирала Моя замученная дочь. Нагаек свист, и визг мучений, Нагая дочь, и злой палач, – Всё помню. Жалость, в дни отмщений У моего окна не плачь!

Парижские песни

I

Раб французский иль германский Всё несёт такой же гнёт, Как в былые дни спартанский, Плетью движимый, илот. И опять его подруга, Как раба иных времён, Бьётся в петлях, сжатых туго, Для утех рантьерских жён. Чтоб в театр национальный Приезжали, в Opera, Воры бандою нахальной, Коротая вечера, – Чтоб огни иллюминаций Звали в каждый ресторан Сволочь пьяную всех наций И грабителей всех стран, – Ты во дни святых восстаний Торжество победы знал И, у стен надменных зданий, Умирая, ликовал. Годы шли, – теперь взгляни же И пойми хотя на миг, Кто в Берлине и в Париже Торжество своё воздвиг.