Том 7. Произведения 1856-1869 гг.
Шрифт:
По старинному порядку, выдали ее замужъ[4] 15 лтъ. Она была двочка. Въ первое время, когда она, бывало, несетъ съ солдаткой ушатъ воды, то качается, какъ лозинка. И мужа своего совсмъ не любила, только боялась.[5] Когда онъ подходилъ къ ней, она начинала плакать, щипать и даже кусать его. Такъ что первое время вс плечи, вс руки у него были въ синякахъ. Таки она не любила его два года. Но такъ какъ баба она была красивая и смирная и из дому хорошаго, то ее не принуждали къ тяжелой работ, и она понемножку, года черезъ три или четыре, стала выравниваться, повыросла, раздобрла, разрумянилась, перестала бояться — стала привыкать, привыкать, и такъ наконецъ привыкла къ мужу, что плакала, когда отецъ его въ городъ усылалъ.[6] Вошолъ къ нимъ въ избу разъ шутникъ
— Вишь, по комъ воетъ, конопатаго чорта-то какъ жалетъ.
И хотлъ онъ съ ней поиграть.
— Конопатый, да лучше тебя, что ты чистый. А вотъ что теб отъ меня будетъ, — сказала она и ткнула его пальцемъ подъ носъ.
<Да и баба же стала на вс руки. Въ праздникъ уберется въ ленты, галуны, выйдетъ на улицу — (краля изо всхъ бабъ молодайка, Ермилины жили богато и изъ дому то было и мужъ гостинцы приваживалъ) какъ купчиха какая — глаза свтлые, брови черные, лицо блое. Войдетъ въ хороводъ съ платочкомъ Борша водить, или ленту сниметъ, плясать пойдетъ, языкомъ прищелкиваетъ, такъ ажъ пятки въ[7] спину влипаютъ — картина; — >
Бывало, пройти ей нельзя, всякой поиграть хочетъ, старики и т приставали. Со всми она смялась, a мужу врна была, несмотря на то что мужа часто дома не бы[вало]. И въ работ первая опять баба она была, въ покосъ ли, въ жнитво-ли ухватку себ имла, что впереди всхъ, бывало, всхъ замучаетъ, а домой идетъ, псни поетъ, передъ хороводомъ пляшетъ. <Свекоръ съ свекровью не нарадуются на сноху, что настоящая баба стала, только скучали, что Богъ дтей не даетъ.—>
— Что не рожаешь, буде гулять-то, — скажетъ, бывало, старуха.— Порадовалась бы, хоть внучку бы покачала, право.—
— A разв я бы не рада, скажетъ, ужъ и то людей стыдно. Намеднись и то изъ церкви ребятницы прошли, молитву принимали, всего второй годъ замужемъ, а ужъ дти. Такъ у тхъ, небось, мужья дома живутъ.
Какъ вспомнитъ про мужа, опять завоетъ, начнетъ причитать. Извстно, годъ, другой погулять баб не порокъ, ну а какъ баба то ражая, a дтей не рожаетъ, и народъ смяться станетъ. <Отъ этого то Маланьк пуще тошно было, какъ свекоръ мужа услалъ. Старикъ старинный мастеръ былъ по колесной части и хорошихъ людей зналъ. Какъ Евстратка понялъ, его отецъ и сталъ посылать на заработки. А въ это самое лто, какъ грхъ то случился, и вовсе его отдалъ за 100 верстъ до самаго Покрова, a себ работничка нанялъ. Сына то за 120 рублей отдалъ, а работнику всего 32 рубля да рукавицы далъ, такъ извстно разсчетъ.> Скучно ей было безъ мужа. Дло молодое, рабочее, баба въ самой пор, жили же исправно и мясо ли — тотъ пристаетъ, другой пристаетъ, а мужа почти полгода не видать. <И псня поется: «Безъ тебя, мой другъ, постеля холодна». Придетъ ввечеру домой <сердешная>, поужинаетъ, схватитъ постелю да къ солдатк въ чуланъ. Страшно, говоритъ, Настасьюшка, одной. Да еще все просится къ стенк, а то все, говоритъ, чудится, что вотъ вотъ — схватитъ кто меня за мои ноженки.
2.
<Между тмъ дломъ подошли покосы.> Петра и Павла отпраздновали, платки, сарафаны, рубахи дорогiе попрятали бабы по сундучкамъ, а то пошли опять на пруду вальками стучать, гости разъхались, цловалникъ одинъ въ кабак остался, мужики похмелились, у кого было, кто съ вечеру, кто поутру косы поотбили, подвязали брусницы на обрывочки и, какъ пчелы изъ улья, повысыпали[8] на покосы. Повсюду по лощинамъ, по дорогамъ, заблестло солнушко на косахъ. Погода стояла важная; до праздника дни за три мсяцъ народился погожій — серпъ крутой. Обмылся мсяцъ, и пошли красные дни. Покосы время веселое; и теперь весело, а встарину еще лучше того было. Разрядются бабы, съ пснями на работу, съ пснями домой. Другой разъ, ночи короткія — винца возьмутъ, всю ночь прогуляютъ. — <Маланька впереди всхъ, что въ хоровод, что на работ. Гогочетъ, заливается, съ мужиками смется, съ прикащикомъ смется, барина и того не оставила, а близко къ себ никого не пущаетъ. — >
Пришелъ сейчасъ посл Пасхи староста повщать <еще зорька только занимается>.
— Я тебя и на работу посылать не стану.
— A мн что работа? Я, — говоритъ, — люблю на барщину ходить. На народ веселй. А дома, все одно, старикъ велитъ работать.
— Я, — говоритъ, — теб платокъ куплю.
— Мн мужъ привезетъ.
— Я мужа твоего на оброкъ выхлопочу, — вдь ужъ я докажу прикащику, такъ все сдлаю.
— Не нужно мн на оброкъ. Съ оброка то голые приходятъ.
— Чтожъ, — говоритъ, — это такое будетъ; долго мн съ тобой мучиться? — оглянулся, что никого въ изб нтъ, да къ ней.
— Мотри, Михеичь, не замай! — какъ схватитъ ухватъ, да какъ огретъ его. А сама смется.
— Разв можно теперь? вотъ хозяинъ придетъ. Разв хорошо?
— Такъ когда жъ, съ работы?
— Ну, извстно, съ работы. Какъ пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала.
А сама на всю избу заливается, хохочетъ.
— А то, молъ, разсерчаетъ твоя Марфа-то, старостиха.
Такъ что и самъ не знаетъ староста, шутитъ ли, или смется. А тутъ старикъ вошелъ обуваться, а она все свое, и свекора не стыдится. Нечего длать, повстилъ, какъ будто затмъ только приходилъ — бабамъ сно[9] гресть въ заклахъ, мужикамъ возить,—и пошелъ съ палочкой по другимъ избамъ.— Кого и не слдуетъ, всхъ[10] пошлетъ; кто и винца поставитъ, и то мало спуска даетъ, а Маланьку безо всего, или вовсе отпуститъ, или выбираетъ, гд полегче. Только она за это ничего ему не покорялась, а все смется, приду — говоритъ. То же и съ другими. Мало ли ей въ это лто случаевъ было. Да и сама она говаривала. Никогда такого лта не было. Сильная, здоровая, устали не знала, и все ей весело.—Уберется, выйдетъ на покосъ, ужъ солнышко повзойдетъ изъ за лсу около завтрака, пойдетъ съ солдаткой, псню заиграетъ. Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу — покосъ на Калиновомъ лугу былъ. — Солнышко вышло, день красный, а въ лсу еще холодокъ стоитъ, роса каплетъ, птицы заливаются, а она пуще ихъ. Идетъ, платокъ красный, рубаха шитая, босикомъ, коты на веревочк, только блыя ноги блестятъ да плечи подрагиваютъ. Вышли на поле, мужики господскую пашутъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на 10 десятинахъ. Гришка Болхинъ ближе къ дорог былъ, — шутникъ, мужикъ, — завидлъ Маланью, завернулъ возжу, подошелъ поиграть, другіе побросали, со всми смется. Такъ до завтрака пробалясничали бы, кабы не прикащикъ верхомъ.
— Что вы, сукины дти, такіе сякіе, короводы водить.
Рысью на нихъ запустилъ, такъ пашня подъ копытами давится, грузный человкъ былъ.
— Вишь бляди, въ завтракъ на покосъ идутъ. Я васъ.
Да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посмялся.
— Вотъ я, — говоритъ, — тебя мужицкій урокъ допахать заставлю.
— Чтожъ, давай соху, я выпашу проти мужика.
— Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну.
Совсмъ другой сталъ.
Такъ, какъ пришла на лугъ, стали порядкомъ, какъ пошла передомъ ряды раскидывать, такъ рысью ажно, смется прикащикъ, а бабы ругаютъ, что чортъ, замучала. Зато какъ пора обдать ли, домой, ужъ всегда ее къ прикащику посылаютъ; другіе ворчатъ, а она прямо къ начальнику, что, молъ, пора шабашить, бабы запотли, али какую штуку отмочитъ, и ничего. Разъ какая у ней съ прикащикомъ штука приключилась. Убирались съ покосами, стогъ кидали, а погода необстоятельная была, надо было до вечера кончить. За полдень безъ отдыха работали, и дворовые тутъ же были. Прикащикъ не отходилъ, за обдомъ домой посылалъ. Тутъ же, подъ березками, съ бабами слъ. Только пообдалъ, — что, говоритъ, ты, кума Маланья,— онъ съ ней крестилъ; — спать не будешь?