Том 7. Произведения 1856-1869 гг.
Шрифт:
Разузналъ все объ ней, гд дворъ, и гд ночуетъ, вынулъ кошелекъ изъ-за, пазухи, досталъ цлковый рубль, далъ ей. Взвыла баба:
— Пожалй ты меня, не срами.
— Вотъ теб, — говоритъ, — моя память, а завтра какъ темно, такъ я засвищу на задворк.
Проводилъ ее до выхода изъ лсу, слъ на коня и былъ таковъ.
5.
Пришла домой, старикъ, старуха ничего не знаютъ, не вдаютъ, а видятъ — баба другая стала. Ни къ чему не возьмется, все куда бгаетъ. Андрюх еще тошне стало. Пришелъ онъ разъ къ ней на гумно, сталъ говорить, такъ какъ на злодя напустилась, остервенилась вовсе, заплакала даже.
— И не смй ты говорить мн ничего, навязался — чортъ — пошутить нельзя, —
Ничего не понялъ, еще тошне стало Андрею, а все уйти силы нтъ. Хотлъ отецъ его на другое мсто поставить, много лишковъ давали, такъ нтъ, — говоритъ, — я даромъ здсь жить стану, а въ чужіе люди не пойду.
Тутъ, съ этаго покоса, и погода перемнилась, дожди пошли беспрестанные; которая мужицкая часть осталась, такъ и сопрла въ лугахъ. Кое-что, кое что высушили по ригамъ. Съ утра и до вечера лило; грязь, ни пахать — изъ рукъ соха вырывается, гужи размокаютъ, ни сно убирать, ничего. — Идетъ разъ Андрюха въ ригу, на барщину, по лужамъ посклизается, шлепаетъ; видитъ, баба, накрымшись платкомъ, съ хворостиной, голыми ногами по грязи ступаетъ — корову Маланька искала. Дождь такъ и льетъ какъ изъ ведра цлый день, скотину въ пол не удержатъ пастухи. Смотритъ, гуртовщикъ детъ, поровнялся съ ней.
— Нынче, — говоритъ.
Маланька голову нагнула. «Такъ вотъ кто», думаетъ Андрей. Пришелъ домой, спать не легъ, все слушалъ. Слышитъ, свиснулъ кто то за гумнами. Маланька выскочила, побжала. Пришелъ Андрей къ овину, видитъ — мужикъ чужой.
— Ты кто?
— Работникъ.
— Не сказывай, на двугривенный. Взялъ Андрей двугривенный, что станешь длать. Только не Андрей одинъ узналъ, стали замчать по деревн: часто назжаетъ гуртовщикъ, Маланька съ солдаткой бгаетъ. — Ну, да мало ли что говорятъ, врнаго никто не зналъ. Прізжаетъ разъ Евстратъ ночью. Слышалъ ли онъ, или такъ, — бабы нтъ.
— Она, — говорятъ, — на гумно пошла.
Пошелъ въ овинъ — голоса. Задрожалъ даже весь. Въ сарай, глядь — сапоги.
— Эй, кто тамъ? — да дубиной какъ треснетъ; дворникъ въ ворота, да бжать. Малашка выскочила въ рубах одной, въ ноги.
— Чьи сапоги?
— Виновата.
— Ладно-жъ, ступай въ избу.
А самъ сапоги взялъ понесъ. Легъ спать одинъ. Утромъ взялъ черезседльню свилъ, видитъ Андрей. Зазвадъ бабу въ чуланъ, ну жучить; что больше бьетъ, то больше сердце расходится. — «Не гуляй, не гуляй! — за волоса да объ земь, глазъ подбилъ. А она думаетъ: «Въ брюх то что сидитъ, не выбьешь».
Мать стала просить. Какъ крикнетъ: «Кто меня учить съ женой будетъ!» что мать застыдилась, прощенья просить стала. Запрегъ лошадь, похалъ съ Андреемъ пахать. Сталъ допрашивать.
— Ничего не знаю.
Пріхалъ домой, отпрегъ, баба ужинать собираетъ — летаетъ, не ходитъ; умылась, убралась, синякъ видно, и не сметъ взглянуть. Поужинали. Старики пошли въ чуланъ. Легъ на полати, къ краю, ничего не говоритъ.
— Туши лучину.
Потушила. «Что будетъ длать?» думаетъ. Слышитъ, разувается. Ладно. Видитъ, прошла мимо окна. Вдь шесть мсяцевъ дома не былъ, да и побилъ. Такъ то мила она ему. Подл него зашевелилась молча. Приподняла армякъ, какъ прыгнетъ къ нему, какъ козочка, въ одной рубах, обняла, чуть не задушила.
— Не будешь?
— Не поминай!
Съ тхъ поръ и забыла думать о дворник.[29] А Евстратъ сапоги продалъ за 6 р. и смялся часто:
— Не попался онъ, я бы съ него и армякъ снялъ.
Андрюха дожилъ до Покрова и пошелъ домой и долго все не забывалъ, а тутъ на него землю приняли, женили. Черезъ 9 мсяцевъ Маланья родила, выпечатала въ дворника, и любимый ее былъ старшій этотъ самый Петрушка.
[ВАРИАНТЫ К «ИДИЛЛИИ».]
ИДИЛЛІЯ
НЕ ИГРАЙ СЪ ОГНЕМЪ — ОБОЗЖЕШЬСЯ.
[ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ]
[1.]
Маланья Дунаиха взята изъ чужой деревни — Малевки. Сосваталъ ее старикъ Дутловъ за старшаго сына но знакомству. Своихъ невстъ тогда въ деревн не было, да и двочка была славная и изъ дому хорошаго. — Замужъ она вышла всего годочковъ 14; вовсе ребенокъ несмысленой была. Ни силы еще, ни понятія вовсе не было. На груди занавску гд хочешь перетяни, какъ скатерть на стол постели. Чуть примтно, что не парень паневу надлъ. Не скажешь, что баба, даромъ что платкомъ повязана. Понесетъ ушатъ съ водой, такъ какъ лозинка качается. А Евстрата — мужа такъ звали — съ перваго начала страхъ не любила. — Какъ огня боялась. Онъ, бывало, къ ней, а она плакать, щипать, кусать его примется. Вс плечи, руки у него въ синякахъ были. И не мсяцъ и не два, а годъ и другой и третій не любила она его. Ну, бабочка она акуратная изъ себя, смирная, да и жили то Дутловы по Божьему и исправно, такъ и не принуждали дюже молодайку ни къ работ, ни что. —
Дутловы въ то время — хоть не богачи были — а люди съ достаткомъ. Старикъ самъ въ пор еще былъ, тягло тянулъ, сына женилъ, другую землю принялъ; второй сынъ, Трифонъ, ужъ подсобка была, пахалъ; солдатка еще съ ними жила, барщина не тяжелая была; лошадей было головъ 8 съ жеребятами, дв коровы, пчелки были (и теперь у нихъ та же порода ведется). Дороже всего, что старикъ мастеръ былъ по колесной части, и Евстратка у него понялъ хорошо, такъ что кром всего наработки хорошіе были; и въ работ то натуги не было, и ли хорошо, въ праздникъ и винца купятъ.
Прошелъ годъ, и два, и три, какъ Маланька въ дворъ вошла, повыросла, разрумянилась, раздобрла, повыравнялась бабочка, такъ что узнать нельзя. Въ праздникъ уберется — бусы, ленты, платокъ ковровый, выйдетъ на улицу — изо всхъ бабъ баба. И изъ дому то было, да и мужъ гостинцами дарилъ, какъ купчиха какая. Платокъ алый, брови черные, глаза свтлые, лицо румяное, чистое, сарафанъ ситцевый, коты строченые, сама какъ береза блая была, никакой болзни никогда надъ собой не знала. Выйдетъ ли въ хороводъ борша водить — краля; или плясать пойдетъ, — такъ ажъ пятки въ спину влипаютъ — картина. Къ работ тоже очень ловка и сносна стала. Съ граблями ли, съ серпомъ, на барщин ли, дома — никого впередъ не пуститъ, такую ухватку себ взяла, эамучаетъ бабъ всхъ, а домой идетъ — псню запоетъ, помужицки такъ, изъ за рощи слышно, <али пляшетъ передъ хороводомъ>. А домой придетъ — ужинать соберетъ, старух подсобитъ. — Свекоръ съ свекровью не нарадуются, какая молодайка вышла, а мужъ и души не чаялъ. Бывало, ни въ праздникъ, ни въ будни пройти ей не дадутъ; всякой поиграть хочетъ — старики, и т приставали. Со всми смется, только худого ничего не слышно было; однаго мужа любила, такъ то къ нему привыкла, что какъ на недлю ушлетъ его отецъ за ободьями,[30] или что, такъ какъ тоскуетъ <воетъ воетъ, словно по матери родной убивается>; a прідетъ мужъ, и не знаетъ какъ приласкать, не то что прежде — къ себ подойти не пускала, какъ кобылка степная.
— Вишь, по комъ вое, — говоритъ ей разъ сосдъ Никита, — конопатаго чорта то какъ жаля, какого добра не видала, — пошутилъ онъ.
Такъ какъ вскинется на него. Хотлъ онъ было поиграть съ ней — куда.
— Конопатый, да лучше тебя, что ты чистый, а вотъ что теб отъ меня.
Да какъ ткнетъ ему пальцемъ подъ носъ. Оно точно, Евстратъ-то ея конопатый былъ и изъ себя нескладный, длинный, грубой, неразговорчивой мужикъ былъ. Только что здоровъ, противъ него силой другого по деревн не было, и хозяинъ иастоящій былъ. Даромъ что молодой, отецъ его однаго, бывало, за всякими длами посылаетъ. Что я, что Евстратка, все одно, говоритъ. И Евстратка жену еще пуще любить сталъ, только въ одномъ скучалъ, что дтей не было. Бывало и старуха скажетъ: