Том 7. Произведения 1856-1869 гг.
Шрифт:
— Что не рожаешь, буде гулять-то: порадовалась бы, хоть внучку покачала, Маланьюшка, право.
— A разв я бы не рада, — скажетъ, — ужъ и то людей стыдно. Намеднись и то Ризунова изъ церкви съ младенцомъ прошла, молитву принимала; всего второй годъ замужемъ. Такъ у ней небось мужъ дома живетъ.
Извстно, годъ-другой погулять баб не порокъ, ну, а какъ баба то ражая, въ самой пор, a дтей не рожаетъ, и народъ смяться станетъ.
Отъ этаго Малань на третій годъ пуще тошно стало, какъ свекоръ мужа на все лто въ работу за 100 верстъ отдалъ. Сына за 120 р. отдалъ, а работника нанялъ за 32 р. да рукавицы. Хозяину разсчетъ, a баб горе. Взвыла баба, какъ проводила его,
И псня поется: «Безъ тебя, мой другъ, постеля холодна».
<Дло молодое, жаркое, въ самомъ соку баба, всегда съ народомъ, съ молодыми ребятами на работ съ утра до поздней ночи. Тоже и мясо ла. Тотъ пристаетъ, другой пристаетъ, а мужа черезъ три мсяца жди>. Днемъ смется, смется съ народомъ, a посл ужина схватитъ, сердешная, постель да къ солдатк въ чуланъ. Страшно, — говоритъ, — Настасьюшка, одной. Да еще все просится къ стнк. Все, говоритъ, — чудится, что вотъ вотъ схватитъ кто меня за мои ноженки, потащитъ меня — боюсь страхъ. — A сама не знаетъ, чего боится. И баба кажись не таковская, чтобы побояться чего нибудь.
2.
И прежде приставали къ баб, а какъ мужъ ухалъ, такъ вовсе покою съ утра до вечера давать не стали. Она и сама говорила, что такаго веселья, какъ въ это лто, никогда ей не было. И случаевъ много ей было, коли бы захотла пустяками заниматься. — Придетъ, бывало, съ утра староста повщать, еще зорька занимается; къ другимъ десятскаго пошлетъ, а ужъ къ Дутловымъ самъ зайдетъ, часъ цлой сидитъ, съ бабами шутитъ. Старостой Михей ходилъ, малый молодой, немученый и до бабъ іорникъ бда былъ. Какъ только одну захватитъ, и начнетъ:
— Только прикажи, что хочешь сдлаю, никуда посылать не стану, мужа на оброкъ выхлопочу, платокъ куплю, что велишь, все сдлаю, все могу, только не мучь ты меня.
Такъ ни да, ни нтъ не скажетъ.
— На барщину, — говоритъ, — посылай, мн веселй на міру работать, дома таже работа; платка твоего мн не нужно, мн мужъ привезетъ; на оброкъ мы и такъ не хотимъ, a сдлать ты мн ничего не можешь. Не боюсь тебя, да и все.
Честью просить станетъ:
— Маланьюшка, матушка, вдь много другихъ бабъ, а ни одна не мила.
Обниметъ ее, такъ смется:
— Ладно, ладно, — говоритъ. — Разв можно теперь, хозяинъ придетъ, разв хорошо?
— Такъ когда жъ? съ работы?
— Извстно, съ работы, какь пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала. — А сама на всю избу заливается, хохочетъ.
— А то, моль, разсерчаетъ дюже твоя Марфа то старостиха.
Такъ что не знаетъ староста, шутитъ-ли, нтъ-ли. При свекор, при свекрови все свое кричитъ, не стыдится. Нечего длать, повститъ, какъ будто затмъ только и приходилъ, пойдетъ съ палочкой по другимъ избамъ. А все кого другихъ и лишній разъ пошлетъ, и на тяжелую работу, а Дутловы какъ хотятъ, такъ и ходятъ, и все изъ за Маланьки. — Маланька охотница была на барщину ходить, особенно на покосъ. Дома пріуправится, уберется, какъ на праздникъ, возьметъ грабли, въ завтраки выйдутъ съ солдаткой на покосы.
Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу. Покосъ на Калиновомъ лугу былъ. Солнышко повышло изъ за лса, день красный, а въ лсу еще холодокъ. Опоздали они съ солдаткой, разулись, идутъ лскомъ, гутарютъ. Только вышли на пол, мужики господскую пашню поднимаютъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на десяти десятинахъ по дорог было. Гришка Болхинъ ближе всхъ къ дорог былъ, — шутникъ мужикъ, — завидлъ бабъ, завернулъ возжу, уткнулъ соху, вышелъ на дорогу, сталъ играть съ бабами, не пускаетъ. Онъ слово, а они два; другіе ребята
— Сукины дти, такіе сякіе, хороводы водить, вотъ я васъ.
Мужики, какъ тараканы изъ подъ чашки, по десятинамъ разбжались, а бабы грабли на плеча вскинули, идутъ, какъ ни чего не бывало. Смется Маланька. Никого не боялась. Наскакалъ прикащикъ.
— Я, — говоритъ, — васъ найду, — къ мужикамъ, да на бабъ съ плетью, я васъ, такія сякія, курвы устюжныя, — такая у него пословица была, — въ обдъ на покосъ идутъ; да еще хороводы на пол водятъ.
Совсмъ было осерчалъ, да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посмялся.
— Вотъ я, — говоритъ, — тебя, мужицкіе уроки допахивать заставлю.
— Что жъ, — говоритъ, — давай соху, я проти мужика выпашу.
— Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну!
Совсмъ другой сталъ. —
За то придетъ на лугъ, поставятъ бабъ на ряды тресть, выйдетъ Маланька впередъ, такъ бгомъ начнетъ растресать, такъ что бабы ругать зачнутъ: замучала, молъ, совсмъ. А начальнику, извстно, любо — смется.
Зато когда обдать или шабашить пора, замучаются бабы, промежъ себя поговариваютъ, <пора бы отпустить>, Маланька прямо къ начальнику идетъ, отпустить проситъ, и отпустятъ. Никого она не боялась. Въ рабочую пору разъ как-то спшная уборка была, цлый день работали, a обдать домой не отпускали. Хлбца закусили, присли отдохнуть на полчасика. И прикащикъ за обдомъ домой посылалъ, тутъ же съ бабами въ холодокъ слъ.
— Что, кума, спать будешь? — говоритъ. Онъ съ Маланькой крестилъ.
— Нтъ, — говоритъ, — зачмъ спать, только раззадоришься.
— Такъ поищи въ голов, Маланьюшка, смерть люблю.
Легъ къ ней на колни, какъ разъ заснулъ. Такъ что жъ? Взяла березокъ, вниковъ нарвала, — бабы ей подали, — убрала ему внками голову всю, за рубаху натыкала, въ носъ ему листьевъ засунула. Проснулся, гогочутъ бабы, на него глядючи — покуда хватился. И ничего.
А то пріхалъ баринъ въ это же лто, былъ съ нимъ холопъ, такая бестія продувная, что бда. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ барина обманываетъ, у него деньги таскаетъ. Это бы все ничего, только насчетъ бабъ такой подлый былъ, что страхъ.
** II.
ТИХОНЪ И МАЛАНЬЯ.
Въ деревн было пусто и празднично. Народъ былъ весь въ церкви. Только малые ребята, бабы и кое какіе мужики, полнившіеся идти къ обдн, оставались дома. Бабы вынимали изъ печей, ребята ползали около пороговъ, мужики кое что осматривали по дворамъ. На улиц было пусто. Былъ Петровъ день.
Въ конц улицы послышался ямской колокольчикъ и показалась тройка, запряженная въ почтовую телгу.
Одинъ изъ мужиковъ, остававшихся дома, Анисимъ Жидковъ, услыхавъ колокольчикъ, бросилъ телжный ящикъ, который онъ переворачивалъ, и, скрипя воротами, вышелъ на улицу посмотрть, кто детъ. У пристяжныхъ были гривы заплетены съ оборочками, коренная, знакомая ему чалая, была высоко подтянута головой подъ дугу. Она, чуть пошатываясь головой, быстро, раскачиваясь, тронулась на изволокъ, когда ямщикъ, приподнявшись на колно въ ящик, крикнулъ на нее. Лошади были гладки и не потны, несмотря на то, что солнце уже сильно пекло съ совершенно яснаго неба. — Ямщикъ былъ курчавой, въ новомъ кафтан и шляп.