Том 8. Лети, корабль!
Шрифт:
А. А. Штейнберг умер в Ленинграде во время блокады. Место его захоронения неизвестно.
Сохранилось письмо, написанное Александром Андреевичем племяннику Олегу в 1934 году.
Ленинград, 30 октября 1934 г.
Мой милый, дорогой Олег, поздравляю тебя с Днем Ангела и от всей души желаю тебе здоровья и всякого счастья. Расти большой и счастливый.
Я очень, очень жалею, что не могу сам прийти тебя поздравить, но я болен и не могу выходить на улицу.
Ты помнишь, когда я был у вас последний раз, то уже был простужен.
Посылаю тебе в подарок Глобус. Это такой шар, который изображает Землю,
Ты скоро начнешь учиться и глобус тебе понадобится.
Мамося тебе объяснит все.
Крепко тебя целую и обнимаю.
Твой дядя Шура.
Виктор Андреевич Штейнберг, младший сын Андрея Семеновича и Евгении Николаевны, родился в Петербурге 12 июля 1892 года.
Крещен был 22 июня 1902 года в Петербургской Входоиерусалимской Знаменской церкви. В августе 1912 года поступил в Санкт-Петербургскую Десятую гимназию, в которой «обучался при отличном поведении».
13 августа 1913 года зачислен студентом на юридический факультет Петербургского университета. Известно, что во время учебы в университете он еще и работал — в Петроградском частном коммерческом банке, конторщиком. Здесь в 1915 году он и познакомился с будущей женой Любовью Дмитриевной.
Виктор Андреевич был отличным гимнастом. Рассказывал сыновьям, как во время каких-то праздников в Царском Селе крутил «солнышко» перед очами самого императора.
В августе 1916 года Виктор Андреевич был призван на военную службу — служил санитаром в военно-полевом госпитале.
В сентябре 1918 года В. А. Штейнберг восстановился в университете и окончил полный его курс в 1919 году, но государственные экзамены не сдавал. Работал в технической комиссии при комиссаре народного банка, инспектором РК инспекции путей сообщения. С 1922 года — народным следователем в 14-м отделении на Васильевском острове, старшим следователем областной прокуратуры Ленинграда, военным прокурором, старшим следователем транспортной прокуратуры Октябрьской железной дороги, а с 1937 года — помощником прокурора Октябрьской железной дороги по надзору за следствием, помощником военного прокурора военно-транспортной прокуратуры Октябрьской железной дороги в звании майора юстиции.
О характере его работы в те годы мы можем лишь догадываться.
Прокуратура Российской Федерации
Прокуратура Санкт-Петербурга
9-2-98
Уважаемая Татьяна Валентиновна!
На Ваше письмо сообщаю, что имеющиеся в ведомственном архиве прокуратуры Санкт-Петербурга документы на Штейнберга В. А. носят служебный характер и закрыты для доступа исследователей.
Заместитель прокурора города старший советник юстиции М. Ф. Попов.
Во время войны, в сентябре 1943 года, по причине дистрофии, Виктор Андреевич был переведен в Омск и работал там в должности помощника военного прокурора железной дороги.
С 1945 по 1951 год служил помощником прокурора Октябрьской железной дороги по судебному надзору, после чего был освобожден с должности «в связи с переходом на инвалидность 2 группы».
Награжден медалями «За оборону Ленинграда», «За Победу», «ХХХ лет Советской армии».
Умер В. А. Штейнберг 22 января 1952 года. Похоронен на Богословском кладбище.
Из года в год навещаю дорогие Виктору Викторовичу могилы, но так и не нашла, как ни старалась, могилу Надины Бернгардовны — второй жены
Официально их брак не был оформлен. Она пережила Виктора Андреевича почти на двадцать лет.
Любовь Дмитриевна всю жизнь сохраняла с ней добрые отношения. Она же и проводила ее в последний путь.
После войны, когда дом, в котором отец с Надиной жили на Васильевском острове, пошел на капремонт, они поселились на канале Круштейна и заняли маленькую комнатушку в большой коммунальной квартире, в которой проживала Любовь Дмитриевна с сыновьями.
Для властной и самолюбивой Любови Дмитриевны это соседство было нелегким… Отец всю жизнь чувствовал свою вину перед ней и сыновьями… Надина старалась быть незаметной…
Сыновья были уже воспитанниками военно-морского училища и дома появлялись редко. А когда появлялись, их встречала мать, к столу робко присаживался отец и смотрел на сыновей «своими грустными, как у оленя, глазами»…
Высокая, худая, молчаливая Надина — много горя носила в себе эта женщина. Родственников в Ленинграде и детей у нее не было. Во время блокады, она, немка, служила судебным исполнителем…
IV
Свою автобиографию Виктор Конецкий обычно начинал словами: «Я из разночинцев, русский, баловень судьбы, пьющий, родился в 1929 году — год Великого перелома у нас и Великой депрессии в Америке — шестого июня, в един день с А. С. Пушкиным, что, конечно же, не случайно, и бывшим президентом Индонезии Сукарно» [13] .
Произошло это в родильном доме Видемана, что на Васильевском острове.
Крестили в Никольском соборе 26 декабря 1934 года. Крестная — Зинаида Дмитриевна Грибель, сестра матери.
13
Текст, выделенный таким шрифтом (курсивом), в этой части книги, принадлежит В. Конецкому и выбран из его дневников, набросков, записей разных лет, хранящихся в архиве писателя, наших разговоров разных лет (по моим дневникам).
Зарождение и развитие сознания Виктора целиком определялось влиянием матери. Отец приходил в дом «когда мог или хотел». Обычно его визиты заканчивались страшными истериками и обмороками матери…
В школу Вика, так звали дома, пошел в 1937 году, сразу во 2-й класс. Школа № 12 находилась на Красной улице, недалеко от взорванного храма Спас на Водах. Школу Виктор ненавидел. Писать и читать научился рано и уже до школы знал книги Жюля Верна, Стивенсона — их читала ему тетя Матюня. «И обошлось вовсе без сказок»…
Радость тех лет — занятия в изокружке, а затем в изостудии Дворца пионеров. Со своим преподавателем — Деборой Иосифовной Рязанской — Виктор Конецкий поддерживал отношения долгие годы, вплоть до ее кончины.
Убежден, что если бы не война, то не стал бы ни моряком, ни писателем — обязательно живописцем. И обязательно — великим, не меньше Гойи или Рафаэля.
До войны я занимался во Дворце пионеров у Деборы Иосифовны Рязанской. Еще совсем маленьким мне было неудобно оттого, что я рисую лучше ее, и она это сама мне говорила. Помню, после летних каникул показывала мне свою — холодную, даже ядовитую в зелени живопись — и плакала оттого, что пишет плохо. Потом вытерла слезы и все щурилась, щурилась на свои работы, а потом смотрела на меня с надеждой и, конечно, вздыхала…