Том 8. Пьесы 1877-1881
Шрифт:
Марфа. Так далеко ли тут; я ведь и сбегаю, коли прикажете.
Евлалия (со слезами).Да ты пойми… как же это? Ведь он мне ничего не говорил… ведь надо же мне узнать-то?
Марфа. Да сейчас… Что ж такое!
Евлалия. Ведь он мне ни слова, решительно-таки ни слова… Отчего ж он не говорил? (Плачет.)Все бы уж лучше сказать, а то как же так, потихоньку-то? Ну, зачем, зачем он это?
Марфа. Да что вы, матушка, что вы? Вот мы сейчас разберем.
Евлалия. Ведь не шутки, в самом деле… Он обманывал меня, утешал,
Марфа. Да успокойтесь, матушка Евлалия Андревна!
Евлалия. Ах, оставь меня!
Марфа. Так я побегу. (Смотрит на Евлалию.)
Евлалия. Что ты смотришь? Это я так… Это со мной вдруг… (Улыбаясь.)Вот я какая! А ты все-таки сходи!
Марфа. Я мигом. Не за горами, тут близко.
Евлалия. Да поскорей, пожалуйста, поскорей!
Марфа уходит.
Евлалия, потом Мирон.
Евлалия. Что же он думает обо мне, за кого меня принимает? При его уме, при его благородстве такой поступок необъясним… Он не легкомыслен, его деньги привлекать не могут; такие люди на богатство не прельщаются. Я его знаю, понимаю… он должен презирать богатство… Значит, он меня не любит? Тогда зачем жить? Мечта моя исчезает, и что ж остается? Муж… человек мелочной, без души… родные, знакомые, все это эгоисты, холодные… Что за жизнь, что за жизнь!.. Нет, без него весь мир пустеет для меня. Был один человек в этом скучном мире, человек с возвышенным умом… с нежными, благородными чувствами… честный, бескорыстный… моя душа поняла его, оценила… и его нет. Если спросить меня, зачем я живу… я не найду ответа… Цели в жизни нет… жила для него… его нет… Да, у меня ничего нет, ничего нет, все оборвалось… (Плачет.)Вот придет, что-то скажет?.. Что скажет?.. Еще какой-то луч надежды блестит. (Сидит задумавшись.)
Входит Мирон.
Мирон. Софья Сергевна-с!
Евлалия. А?
Мирон. Софья Сергевна приехали-с. (Уходит.)
Входит Софья Сергевна.
Евлалия и Софья.
Софья. Что вы это? Что с вами? Вас узнать нельзя.
Евлалия. Нездоровится что-то.
Софья. Не верю. Вы расстроены, огорчены чем-то. Знаете ли, когда человек очень огорчен, не надо сдерживать себя, надо или плакать, или браниться, или поскорей поделиться с кем-нибудь своим горем. А то начнешь думать, думать, и представится тебе, что больше твоего горя и на свете нет, что и жить-то тебе незачем. Здраво-то обсудить своего положения мы не можем, душа-то угнетена, и нанизываешь разные ужасы да несчастия, как на нитку. Нет, это вредно, это даже опасно. У вас я большого горя не подозреваю…
Евлалия. Нет, у меня очень большое горе.
Софья. Не верю; это вам только так кажется; но все-таки помочь вам надо. Я не любопытна и сама не откровенна, вообще откровенностей не люблю; но вас попрошу рассказать мне ваше горе, хоть намеком. Вы еще так неопытны.
Евлалия. Благодарю вас за участие. Вот мое горе: я люблю одного человека, очень давно люблю, да я больше никого и не любила в жизни… Мне казалось, что и он меня любит — и я его теряю.
Софья. Он уезжает далеко? Вам грозит разлука?
Евлалия. Нет.
Софья (с участием).Он болен, умирает?
Евлалия. Нет. (Со слезами.)Он женится.
Софья. Он сам вам это сказал?
Евлалия. Ах, нет, потихоньку, обманом.
Софья. И вы, конечно, додумались, что уж вам теперь жить нельзя?
Евлалия. Цели в жизни нет, так зачем же?
Софья. Со мной очень недавно был точно такой же случай: я любила человека и верила ему; а он вздумал потихоньку от меня посвататься. Да вот видите, я жива и даже весела.
Евлалия. Я жила только этой любовью, для меня другого интереса в жизни нет.
Софья. Да, я понимаю, у вас горе большое; а все-таки помочь ему можно.
Евлалия. Нет, оставьте меня с моим горем, помочь ему средств нет.
Софья. Напрасно, я знаю два. Каким из них я сама воспользовалась, я вам не скажу; а вышло хорошо. Вот первое: написать под разные женские руки несколько слезных писем с жалобами на обольстителя, а иные с угрозами, да и послать родителям невесты.
Евлалия. Что вы, что вы! Можно ли решиться? Это так дурно, нечестно.
Софья. Нет, ничего, средство хорошее, особенно если человек женится по расчету, без любви, то есть меняет вас и вашу любовь на деньги. Такого жалеть нечего. Если ж действительно он полюбил девушку и она его, ну, тогда нужно другое средство.
Евлалия. Какое?
Софья. Постараться забыть его и поскорей найти другого.
Евлалия. Найти другого? Да разве их много таких, кого любить можно? Может быть, только один и был, который стоит моей любви, который имеет все достоинства.
Софья. То-то и беда, что все эти достоинства только в вашем воображении. Полюбите вы самого обыкновенного, дюжинного человека, вообразите себе его героем, да и ждете от него разных подвигов: бескорыстной преданности, самоотвержения…
Евлалия. О нет, я люблю недюжинного человека.
Софья. Трудно верить.
Евлалия. Таких людей немного, это исключение… в нем всё… мне кажется даже, что он поэт.
Софья. Мне жаль вас. Как бы мне хотелось поскорей разочаровать вас насчет этого поэта. Кто он такой, я не знаю; но я уверена, что все его достоинства сочинены вами.
Евлалия. Почему же вы так думаете?
Софья. Вас до двадцати пяти лет держали взаперти, в полном неведении, вас изуродовали глупым воспитанием. Знания людей и жизни у вас нет никакого, душа впечатлительная, жажда любви сильная; ну, понятное дело, как только вас выпустили на волю, первый встречный мужчина и должен вам показаться идеальным существом.
Евлалия. Что же, я не должна, по-вашему, ни чувствовать, ни любить?
Софья. Кто вам говорит! Чувствуйте, любите, только умейте разбирать людей и пользоваться жизнию. Вы очень богаты, муж ваш очень добрый, ни в чем вам не отказывает; чего вам еще? Вам бы только жить да радоваться. Не налагайте на себя новых цепей, мы и так скованы. Выбирайте в жизни только легкое и веселое, а неприятностей-то нам и от мужей довольно. Старайтесь больше знать, тогда будете меньше воображать.