Томас Мюнцер
Шрифт:
В Фульде его проповеди привели к большим волнениям. Из толпы раздавались голоса, что надо-де немедленно разгромить монастырь. Власти с трудом сумели предотвратить дальнейшие беспорядки. Кто их зачинщик? Монахи услужливо показали на Мюнцера. Его схватили. Что он ищет в Фульде? Он здесь случайно, проездом? Но ничего, теперь он тут задержится надолго! И Томаса водворили в тюрьму. Ржавый засов проскрежетал зловеще и торжествующе.
Он не бегал по камере, не лез к решетке. Сидел, низко опустив плечи. От бессильной ярости побледнело лицо. Тюрингия уже рядом, и попасться теперь, когда он меньше всего ждал беды! Он выходил из самых опасных переделок. В Альштедте готовились
Он сидел неподвижно, стиснув руки, — сутулый, изможденный человек. О, если бы он мог, он высадил бы дверь или проломил стены!
Но темница была надежной.
Глава шестнадцатая
ЧАС ВОЗМЕЗДИЯ
Изгоняя Мюнцера и Пфейфера, магистрат строго-настрого приказал всем жителям Мюльхаузена и окрестных сел отказывать им в любой поддержке, не давать ни пищи, ни крова. Но у них было много тайных сторонников, и приказ этот нельзя было осуществить. Стоило только Пфейферу появиться у Мюльхаузена, как ему тут же помогли проникнуть в город. Когда стало известно, что он будет проповедовать, люди со всех концов устремились в предместье св. Николая. Магистрат велел запереть ворота: они будут до тех пор на замке, пока Пфейфер не уберется вон!
Ну что же, Генрих подчинится. Только недолгим будет торжество врагов. Он скоро вернется обратно, и тогда уж они запоют по-иному!
Он хорошо помнил наказы Мюнцера и старался привлечь на свою сторону крестьян. Они теперь знали правду о поджоге Больштедта. Знали они и истинные причины ненависти к Пфейферу и Мюнцеру. Ясно как божий день — их преследовали за то, что они хотели избавить народ от угнетения и всяких властей.
В самом городе настойчиво раздавались требования: раз Пфейфер вернулся, пусть ему не мешают проповедовать, где он хочет! Назревал бунт. Магистрат снова обратился за помощью к крестьянам. Не тут-то было! Несколько мужиков собрались идти в город, но их быстро отговорили соседи из Больштедта. Одумайтесь, против кого вы соглашаетесь выступать? Против людей, которые борются и за вашу пользу, за то, чтобы не было никаких налогов, чтобы мужики, как и горожане, заседали в совете, чтобы все леса, воды, луга, рыба и дичь стали общим достоянием!
Убедившись, что крестьяне на его стороне, Пфейфер начал действовать силой. В условленный час мастеровые, поддержанные отрядом крестьян, завладели воротами и бросились к ратуше. Магистрат отчаянно призывал своих приверженцев поторопиться и прибыть с «лучшим оружием». На этот раз перевес бунтарей был столь явным, что у многих охладел воинственный пыл. Ратушу удерживали с трудом. Целый день и всю ночь продолжалась осада. На рассвете начальник городской стражи вступил в переговоры с мятежниками. Всесилие магистрата было сломлено. Отцы города обещали ничего не предпринимать без ведома и согласия общины. А чтобы им больше неповадно было запирать по собственному усмотрению ворота, ахтманы под ликующие крики повесили на них свои замки.
Пфейфер
Тот, кто не соглашался сбросить сутану, должен был немедленно покинуть город.
В окрестных селах женщины из Мюльхаузена, возглавляемые Оттилией Мюнцер, побуждали крестьян изгонять священников-папистов и разорять их дома.
В Мюльхаузене с нетерпением ждали Томаса. Но он все еще не приходил.
Настоящего имени узника никто из тюремщиков не знал. Мюнцер назвал первую пришедшую на ум фамилию. Люди, которых о нем допрашивали, не выдали его. У бродячих проповедников обычно не выясняют имени: их просто слушают. И что властям вздумалось обвинять его в беспорядках, словно в Фульде мало своих смутьянов!
Чужака, угрюмого и молчаливого, решили, наконец, освободить. Пусть только мигом выкатывается вон!
Позже, когда фульдский аббат прослышал, что в его темнице находился сам Томас Мюнцер, он сокрушенно всплеснул руками. Этого-то архизлодея он бы ни за что не позволил выпустить!
Мюнцер вернулся в Мюльхаузен в середине февраля. Пора осуществить то, что не удалось осенью! Магистрат следует свергнуть. Теперь советники поступали более осторожно и не осмеливались в открытую противодействовать общине. Да, и они всем сердцем за слово божье. Они не хотят ничего, кроме порядка и справедливости. Они ловко сыплют красивыми словами, лишь бы на деле все оставалось по-старому. Мюнцер, не жалея сил, объяснял, чего стоят их лживые уверения. Он заставит членов магистрата перед всей общиной обнаружить свои намерения!
9 марта мюльхаузенцы вышли в поле. Нанятые ландскнехты проводили учение. Они показывали, как владеть мечом, как орудовать пикой, как запаливать ружья.
Когда учение кончилось, Мюнцер взял лошадь у одного из ахтманов и поехал к строю. Не сходя с коня, он начал свою речь. Мюльхаузенцы должны посмотреть правде в лицо. Император издал строжайший приказ, чтобы все изгнанные монахи были бы снова приняты в город. Он требует, чтобы им вернули отобранное имущество и возместили потери. Он настаивает, чтобы в пользу монахов по-прежнему взимались поборы.
По рядам прокатился гул возмущенных голосов. Мюнцер жестом восстановил тишину и продолжал говорить. Он повторял слова из священного писания: «Воздайте кесарю кесарево, а богу — божье». К чему он клонит?
Он хочет, чтоб его правильно поняли. Без жестокой борьбы не обойтись. Князья и император стараются отнять у прозревшего народа слово божье. Но им будет воздано по заслугам: собственные подданные восстанут против тиранов и изгонят их из страны.
— Поэтому, — воскликнул Мюнцер, — каждый, кто готов стоять насмерть за слово божье, пусть, подняв руку, поклянется! А кто не хочет, пусть отойдет в сторону!
Советники зашумели громче всех. Что еще выдумал магистр Томас? Люди ведь сошлись сюда не для клятв. Кому, как не начальнику стражи, сказать свое веское слово. Эберхарт фон Бодунген не заставил себя упрашивать. Он вышел вперед и крикнул громко, чтобы его было слышно и в задних рядах:
— Здесь нет глупцов, которые желали бы отступиться от слова божьего, поэтому нет нужды в особой присяге!
Томас стал возражать. Бодунген со злостью его перебил:
— Любезные горожане, разве недостаточно вы приносили различных клятв? Следует еще каждому наговорить целое лукошко присяг и повесить себе на шею. Проповедовать должно не в поле, а в церкви!