Тонкая грань выбора
Шрифт:
– Матвей! – окликнули его.
Саня вздрогнул, остановился, тряхнул головой, возвращаясь в реальность, и обернулся на голос. На лавочке у соседского забора сидели двое его приятелей – остатки большой компании пацанов: Вира и Толян. Оба учились в местном ПТУ, куда подались после восьмого класса. Хотя «учились» – это громко сказано: скорее, отбывали подготовительный срок перед отправкой на зону. В том, что они вскоре туда попадут, никто не сомневался ни на секунду: приятели были отмороженные на всю голову, тупые, ленивые, но при этом озлобленные на всех, с пропитанными блатной романтикой мозгами, заточенными только на криминал. Им было по семнадцать, у того и другого отцы – уголовники, не вылезающие из тюрем. Оба парня состояли на учете в детской комнате милиции еще с малолетства.
Друзья лузгали семечки, синхронно сплевывая шелуху – она покрывала уже довольно приличное пространство возле их ног. Выглядели Вира и Толян неважно: худые лица, мятые, не первой свежести шмотки. Брезгливо морщась, Саня медленно приблизился и бросил вместо приветствия:
– Вы чего тут насрали?
– А чё? – осклабился Вира, показывая отколотый почти до десны передний зуб, когда-то выбитый Матвеем.
При виде этой прорехи во рту Саня криво ухмыльнулся приятным воспоминаниям. Он всегда недолюбливал этих двоих. Толян был трусоват и старался держаться в тени, зато Вира качал права по поводу и без, стараясь утвердиться в роли вожака их компании. С первого дня знакомства Вира выбрал Саню – более крепкого, чем он, но не скандального – объектом для самоутверждения и начал его третировать. Поначалу Матвеев терпел его злые шутки и выкрутасы, но потом это перешло все границы, и терпение лопнуло. Они сцепились. Им было по четырнадцать, и оба имели небольшой опыт уличных драк, но то, как Саня отделал противника, вызвало бурное восхищение у компании подростков. После поединка мать Виры даже явилась к Саниной матери предъявлять претензии. В милицию обращаться не стала – ее муж вряд ли одобрил бы такой поступок. К удивлению Сани, мама встала на его сторону и так отшила мамашу Виры, что та навсегда забыла дорогу к ним домой.
– Чё – чё? Через плечо! Иди гадить к своему дому! – злобно прорычал Матвеев.
– Да ладно тебе, не кипишуй, – растягивая слова на блатной манер, успокоил его Вира.
Он поднялся и, шаркая ногами, смешал шелуху с дорожной пылью, сплюнул через выбитый зуб и, довольный проделанной уборкой, заключил:
– Секи, как ничего и не было.
Саня безнадежно махнул рукой.
– Чё хотели?
– Мы тут пацанов собираем. Зеку михайловские прессанули позавчера. Пойдешь с ними биться?
Саня с удивлением посмотрел на приятелей. Когда-то их район назывался Западный посёлок, по традиции он враждовал с поселком Михайловским. Эта вражда передавалась из поколения в поколение, между парнями двух поселков шла постоянная война. Город застраивался, плавно поглощая окрестные поселения, и деление по территориальному принципу осталось в прошлом, но противостояние осталось. Драка при встрече западных и михайловских возникала всегда. Саня уже давно не участвовал в стычках с михайловскими, хотя всего пару лет назад сам собирал ребят ради массовых побоищ, которые происходили регулярно и зачастую без всякого повода. Просто договаривались о месте, собирались толпой и шли махаться. Дрались стенка на стенку, с соблюдением неустановленных правил, без злобы; упавших не добивали и не калечили. Потом ребята повзрослели, появились другие интересы, но им на смену подрастали новые бойцы, желающие проверить свои силы и разогнать кровь.
– И за что его? – осторожно уточнил Саня.
– А ни за что! Просто к телке пришел.
– Пьяный?
– Да не, так, малость поддатый.
– Понятно, – кивнул Саня. – Слушай сюда. Во-первых, Зека мне не кореш, он вообще залётный. Во-вторых, гондон! Наверняка бухой права качал, вот и выхватил.
Саня говорил сквозь зубы, с придыханием, резко бросая слова в лицо стоящему перед ним. Ему было не до каких-то там разборок – мысленно он уже находился в другом измерении, в другой реальности, а эти двое раздражали всё больше и больше. Считая разговор законченным, он повернулся спиной к парням и собрался двинуть домой.
– Ну ты и ссыкло! – бросил ему в спину Вира и сплюнул.
Матвей замер на секунду, медленно сжал правую ладонь в кулак и с разворота врезал по нахальной морде. Вира вытянулся в струну от удара, качнулся и завалился на спину через лавочку.
– Сука, падла! – заорал он через секунду, пытаясь встать на ноги.
Саня внимательно оглядел его разбитую морду, удовлетворенно крякнул и повернул голову в сторону Толяна.
– Ты тоже?..
Тот отрицательно замотал головой, выставив перед собой ладони. Саня немного постоял, глядя на потрясенного, с красными пятнами на щеках, жалкого Толяна, презрительно фыркнул и зашагал прочь.
На крыльце перед входной дверью выстроились в ряд несколько пар обуви. Саня на секунду замер в недоумении, затем разулся, вошел и остановился в прихожей: из глубины дома доносились тихие голоса. Заглянув к себе, он бросил на кровать свитер, сверху блок сигарет и пошел на звук разговора. Остановившись перед дверью в гостиную, прислушался.
– Ну что, доигрался, сынок? И ведь сроду у нас алкашей не было. Отец твой покойный только по праздникам позволял, да и то в меру…
Саня узнал голос бабушки, матери отца, и шагнул в дверной проем. В комнате царил вечерний полумрак – темные плотные шторы на окнах всегда были почти задернуты, чтобы не выгорали обои. Посредине, за большим полированным столом без скатерти, сидели трое: отец, бабушка и мама. Входя, Саня едва не споткнулся о большой дорожный чемодан, который, сколько он себя помнил, стоял в кладовой на самой верхней полке.
– Привет, бабуль, – громко поздоровался Саня, прошел к столу и приобнял бабушку за плечи.
Как всегда, от неё пахло чем-то привычным, родным, знакомым с детства. Мелким он все лето проводил у бабушки – она жила в соседней станице, туда можно было добраться на городском рейсовом автобусе. Счастливое было время: Саня целыми днями пропадал на речке с местными пацанами, являлся домой поздно, усталый и голодный набрасывался на вкусный ужин и практически моментально засыпал. Сейчас любимый внук достиг того возраста, когда родительская любовь и забота стесняют, и он всё реже и реже наведывался к бабушке, в основном с родителями, чтобы поздравить с очередным праздником.
Повернувшись к внуку, пожилая женщина вымученно улыбнулась и потрепала его рукой по спине.
– Здравствуй, Шура.
Только она называла его этим женским, с точки зрения Сани, именем, а он всегда понарошку сердился по этому поводу. Но сейчас в её голосе прозвучала какая-то надрывная тоска, и Саня, проглотив дежурную шутку, встревоженно перевёл взгляд на маму. Она сидела, примостившись на краешке стула, выпрямив спину и устремив в сторону окна застывший отрешенный взгляд. Отчего-то она выглядела как чужая, будто зашла сюда случайно, на секунду: вот-вот посмотрит на часы, блестевшие на левом запястье, и начнет суетливо прощаться. Отец, наоборот, сидел откинувшись, широко расправив плечи, в брюках от нового выходного костюма и трикотажной рубашке с длинными рукавами. Для человека, проведшего ночь в кутузке, он выглядел довольно свежо и респектабельно. Темные вьющиеся волосы с легкой проседью на висках были аккуратно зачесаны назад, глаза смотрели на супругу прямо, с легким прищуром.
Саня с минуту молчал, переводя взгляд с одного родителя на другого, затем повернул голову в сторону чемодана. Ясно: чемодан плюс появление бабули означают, что мать позвонила ей и сейчас выпроваживает отца из дома. Вообще-то утренний Санин порыв по поводу вчерашнего поведения отца уже угас. Совсем другие мысли заполнили разум, и домашние проблемы, которые буквально час назад он воспринимал как величайшее зло, отошли на задний план, стали просто досадным неудобством.
– Не надо меня в алкаши записывать, – тихо, но твердо произнес отец. – Больше ни капли.