Тонкая грань выбора
Шрифт:
Мама повернула к нему лицо, подняла ладонь с колена, дернула губами, собираясь что-то сказать, но в итоге только махнула рукой в его сторону.
– Ну и что ты машешь на меня?! – раздраженно воскликнул отец. – Машешь и машешь! Сказал – не буду! Ты же меня знаешь!
– Да вот уже сомневаться начала, – наконец заговорила мама. – Ты мне за последний год столько крови попил…
Она опять махнула рукой и замолкла, словно собираясь с мыслями. Затем встала со своего места и вышла на кухню.
Отец хмуро взглянул на сына. Саня неожиданно почувствовал, как на него наваливается что-то тяжелое, неподъёмное – ощущение ответственности за происходящее, ответственности за принятие последнего решения. Чувство было незнакомым, пугающим, но одновременно окрыляющим, придающим силы. Он интуитивно ощутил себя старшим среди этих близких ему людей, как чувствовал себя старшим в компании подростков, которые не устраивают голосований, выбирая вожака, но беспрекословно подчиняются воле более сильного. Сейчас Саня был духовно сильнее этих людей, не желавших хоронить прошлое, но и не видящих дороги в будущее. Взрослых, умудренных жизненным опытом, но растерявшихся перед жизненными трудностями, запутавшихся в своих отношениях.
Саня решительно прошел вслед за мамой. Она стояла лицом к окну, и плечи её тихо вздрагивали от беззвучного плача. Он нежно обнял её и, уткнувшись лицом в затылок, тихо спросил:
– Ты окончательно решила?
Она провела ладонью по щекам, убирая слезы, слегка повернула к сыну голову.
– Ничего я не решила. Но так дальше продолжаться не может. Ты же сам видишь, куда…
Она умолкла, накрыла влажной от слез ладонью его ладонь и снова уставилась в окно.
– Ну и хорошо, что не решила, – неожиданно бодрым голосом заговорил Саня. – Мне кажется, не всё потеряно. Не гони его.
Мать повернулась к нему всем телом, отстранила от себя и посмотрела в глаза.
– Ты правда так считаешь? – уже с надеждой в голосе спросила она.
– Конечно! Он же обещал. Ты же сама сколько раз говорила: «Слово отца – кремень».
Мама задумчиво покачала головой. Прошла к столу, налила в стакан воды из графина и медленными глотками стала пить.
В гостиной неподвижно сидящий с закрытыми глазами отец помассировал виски, повертел головой, разминая шею, и, наконец, поднялся. Он немного постоял в раздумье, затем решительно направился в кухню и замер в дверном проеме, скрестив руки на груди. Он уже открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Саня опередил его:
– Мне предлагают ехать в Москву поступать.
В воздухе повисла напряженная тишина.
– Что значит предлагают? – недоуменно уточнил отец. – Кто?
– Генкин отец. Он хочет, чтобы мы с Генкой вместе поступали.
Отец кашлянул, недовольно поморщился, скривив губы.
– Погоди, Миша, – вмешалась мама, не дав ему высказаться, – не кривись. Можешь подробнее? – обратилась она к сыну. – Ты же помнишь, чем всё закончилось в прошлый раз? А если опять не пройдешь?
– Пётр Александрович гарантирует. У него есть связи.
– Свя-я-язи! – передразнил отец. – Опять связи!
– Ты можешь помолчать! – одернула его супруга. – Достал уже со своей принципиальностью. Тебя, кстати, мама ждёт!
– Надя! – умоляюще воскликнул отец.
– Тогда помолчи. Ты когда об этом узнал, сынок?
– Сегодня. Мы к Генке зашли, а его отец с работы приехал, ну и познакомились.
– И он тебе с порога: «Здравствуй, Саша, а не хочешь ли в Москву?» – не удержался от язвительного замечания отец.
– Да заткнешься ты наконец?! – рявкнула мать. – Дай расспросить.
– Ну, не с порога, но выглядело примерно так, как отец сказал. Генка в школу отвалил, а меня Пётр Александрович попросил задержаться. Предложил, типа, присмотреть за его сыном, ну и обещал помочь с поступлением. Кстати, на экономический, как я и хотел.
– А в какой вуз? – не унималась мать.
– Не знаю, я не спросил, – грустно пожал плечами Саня. – Мне без разницы. Только Москва – она дорогая.
– А мы, по-твоему, нищие? – хмыкнул отец и гневно нахмурился. – Тебе чего-то не хватает?! Штанов заграничных?!
– Миша! – опять прикрикнула на мужа мама. – Ты, сынок, не думай, деньги есть. Не зря же отец столько лет на шахте горбатился. Тебе на учебу накопили.
Её глаза блестели радостным азартом. Она бросила благодарный взгляд на мужа, тот подобрался и даже гордо выпятил грудь. Семейный разлад отошел на задний план. Мысли женщины уже были заняты другим, более важным, на её взгляд, делом.
– Я, конечно, Генкиного отца не знаю, но Света девчонкой порядочной была. Она, правда, помоложе меня лет на пять, но в школе общались немного, так что…
– Да жулик он, – снова встрял отец.
– У тебя все жулики, а ты святой! Только по улицам в трусах маршировать и можешь, – осадила мама только что воспрявшего духом мужа.
– Ну Надя!
– А ты думал – всё?! Я забыла и успокоилась?! Закатай губу!
Возмущенное выражение на лице мужчины в одно мгновение сменилось на угодливо-смиренное, рот тронула кривая улыбка. Глядя на него, Надежда Яковлевна тяжело вздохнула и безнадежно махнула рукой.
– Пойди, проводи свою маму на автобус, – через паузу сказала она мужу.
– Может, ты сама? – неуверенно предложил он. – Не хочется мне слушать её нотации еще полчаса.
– Куролесить хочется, а слушать – нет? Ладно, провожу.
Бабушка, довольная, что семейная жизнь у сына налаживается, бодро попрощалась с мужчинами и в сопровождении невестки отправилась на остановку.
Когда хлопнула входная дверь, отец расслабленно опустился на диван, откинулся на спинку и устало закрыл глаза.
– А почему ты Петра Александровича жуликом считаешь? – поинтересовался Саня.