Тонкий профиль
Шрифт:
Фашисты рвались к Днепропетровску. Кожевников предупреждал, что надо скорее эвакуировать завод имени Либкнехта, находящийся на левой стороне Днепра, ибо если вражеские части войдут в город и займут правый высокий берег, они начнут обстреливать завод.
— Завод надо останавливать, — убеждал Кожевников.
— Подожди, — отвечали ему из Москвы, — положение еще выправится.
Ждали. На соседнем заводе имени Ленина эвакуация шла успешно. Вывезли и станы, и оборудование. А на заводе имени Либкнехта, к сожалению, случилось так, как и предвидел Кожевников. Противник занял город
Тем временем еще южнее, в Мариуполе, сложилась такая же грозовая ситуация. Приказ об эвакуации завода на Урал пришел, когда немцы уже стояли близ города. 18 сентября 1941 года здесь остановились прокатные станы. Но и подача железнодорожных вагонов к городу почти прекратилась.
В Мариуполе — железнодорожный тупик. Эвакуация морем в планах не предусматривалась. Начали переадресовывать угольные составы. Уголь сбрасывали на землю, в вагоны грузили прокатное оборудование. Негабаритные, как говорят железнодорожники, махины станов высоко поднимались над платформами.
Работы по эвакуации привалило столько и такая кругом царила суматоха и запарка, что директор завода Михаил Федорович Щербань и главный инженер Сергей Алексеевич Фрикке едва не прозевали тот момент, когда немецкие мотоциклисты уже начали въезжать в западные ворота завода.
Фрикке вскочил в пожарную машину, совершенно случайно задержавшуюся на территории, и на этой последней машине выехал через восточные ворота, оставив за своей спиной грохот взрывов, клубы пыли, пламя разгорающихся пожаров. На коленях у Фрикке лежали чертежи, схемы им же заминированного завода, через плечо висела сумка от противогаза, в которой не было противогаза, по зато лежал сигнальный экземпляр его новой книги по теории проката.
Оборудование завода пошло на восток и на юг. Противник бомбил железные дороги. Менялись маршруты, пересоставлялись эшелоны. Многотонный маховик от пильгерстана попал в Баку, его погрузили на судно, а судно затонуло. Крупный ротор приводного электрического мотора мощностью в 3500 лошадиных сил, будучи негабаритным, зацепился где-то за мост и с поврежденной обмоткой вместо Урала попал в город Сумгаит.
Но заводу надо было жить, устраиваться на новом месте, на площадке «Стройсемь» под Челябинском, надо было срочно начать производство труб. Зимой 1942 года здесь встретились люди, которым предстояло в кратчайшие сроки пустить первый стан эвакуированного на восток завода. Это были Щербань и Фрикке, главный механик Михаил Иванович Матвеев, начальники будущих цехов Казаков, Мотрий, сын Матвеева Юрий Михайлович и бригада Наркомчермета, руководимая Юлианом Николаевичем Кожевниковым.
Жилья для рабочих не было — рыли землянки. На Южном Урале климат суровый — зимой жгучие морозы. Плохо одетые люди работали по 16–18 часов в сутки. Не меньшая нагрузка выпала и на долю проектантов. Снабжение плохое, люди падали с ног, но чертежи приходили на стройку вовремя.
Кожевников имел комнатку в общежитии ферросплавного завода, ночевал же большей частью прямо на столе в конторе. Не было времени даже съездить
Незадолго до войны ему пришлось побывать во Франции, Бельгии, Италии. Отличные гостиницы, чистенькие заводы… Теперь было даже как-то странно вспоминать ту далекую сытую жизнь. В какую даль отодвинулось все это от площадки «Стройсемь», где рукавицы примерзали к холодному металлу, где люди и на морозе жили в палатках!
Над пролетом монтируемого стана висел плакат: «Чтобы врага победить на войне, план выполняй вдвойне и втройне!» Три года полагалось на строительство такого завода по нормам. Его возвели за полгода. Как это вышло, трубники удивляются до сих пор…
Цех готов. Но где взять мощный мотор к стану? Ведь он уникальный!
В конце лета на площадку прилетел нарком Тевосяп.
— Где пильгермотор? — сурово спросил он у главного инженера.
Фрикке развел руками. Он не знал точно, никто не знал.
— Остался там! — неопределенно махнул рукой Фрикке.
— Остался! А ты зачем приехал?
И Тевосян, подойдя к инженеру, резким движением надвинул ему кепку на глаза.
Фрикке не обиделся на вспыльчивого наркома, понимая его состояние и глубоко уважая этого умного руководителя. А если бы и обиделся, что это изменило бы?..
Фашистские части рвались к Сталинграду. Горные егеря гитлеровцев уже стучали коваными каблуками по тропкам, ведущим к перевалам Главного Кавказского хребта.
— Поезжай в Мариуполь за мотором, — сказал Тевосян, не глядя в лицо собеседнику. Сказал серьезно.
Фрикке даже не ответил, что там немцы. Разве Тевосян не знал этого?
Шли дни. Пожалуй, не было даже в войну других таких месяцев, когда бы, как осенью сорок второго, понятие «время» стало полным синонимом жизни, когда опо, неумолимое, поистине отсчитывало часы истории. Выиграть время! Обязательно! Но как? Как пустить стан без маховика и основного приводного мотора?
Наконец решились взять мотор от другого механизма, от блюминга Нижне-Тагильского завода, и пустить стан. Риск? Конечно! Но оправданный.
Запросили Гипромез в Москве. Пришло несколько рекомендаций. Судя по одним — пускать можно, по другим — нельзя.
Кожевников, мучимый сомнениями, позвонил Тевосяну.
— Решай сам, — ответил Иван Федорович. — Ты на месте, ты хозяин.
В октябре, за несколько дней до пробного пуска, в Челябинск прилетел замнаркома Райзер. Ходил по площадке мрачный, озабоченный. Потом уехал на Магнитку, оттуда позвонил ночью Кожевникову.
— Мне сказали электрики, что они дают голову на отсечение — стан не пойдет. А ты уверен? Можно ли пускать?
— Будем пробовать, — сказал Кожевников.
В ту же ночь начали. Стан немного покрутился и остановился. Мотор не тянул. В цехе сгустилась зловещая атмосфера катастрофы. Но ошибку все же решили искать. И нашли. Когда исправили электросистему, стан заработал. Катали всю ночь. Сначала легкие трубы, потом все более тяжелые.
Удивительнее всего было то, что стан работал… без маховика! Якорь мотора служил и маховиком. Такого еще не случалось в мировой практике пильгерстанов.
Через некоторое время позвонил Тевосян. Спросил у Кожевникова: