Тонкости эльфийской социологии
Шрифт:
– Двадцать минут нужно, чтобы подействовали. Я ведь тебе говорил.
– Угу, – вздох вырвался сам собой.
Я лежал щекой на подушке и пристально вглядывался в его профиль. В отличие от Андрея, темнота была для меня вовсе не такой непроглядной. Я ведь легко корректирую свое зрение под то или иное освещение.
Наверное, за окнами его квартиры время давно уже не совпадает с нашим. У меня на этой неделе все руки не доходили взглянуть. Но мы с ним все это время держали шторы в спальне плотно завешенными. Поэтому, даже если у них там светло, у нас всегда приятный полумрак, даже так называемым утром. Я думал об этом, смотря на него,
– Ты сублимируешь, – заявила эта ходячая немощь. Переводчик адекватный перевод данного слова мне не дал, значит, Андрей и сам толком не знал, что оно означает. Судя по всему, сказал чисто для того, чтобы меня огорошить. Ну что же, у него получилось.
– И что это значит? – довольно резко бросил на это я.
– Не знаю, – покладисто подтвердил он мою догадку, – но я воспринимаю это так, что ты пытаешься переплавить одни чувства в другие. Обманываешь сам себя.
– Ты о чем? – я, действительно, не понял его в тот момент.
Но, конечно же, он бы не был тем Андреем, которого я знаю, если бы просто ответил мне на поставленный вопрос. О нет – он решил зайти издалека, и мне ничего не оставалось, как выслушать его теорию до конца.
– Ир, а у тебя друзья есть?
– С чего это ты вдруг спрашиваешь?
– Просто ответь.
– С чего бы им у меня не быть?
– С того, что я ни одного не знаю. Ты туеву кучу лет учишься в этом вашем университете, но, кроме Барсика, которым ты просто прикрывался, и Карла, который был для тебя скорее единомышленником, и не более того, мне больше и назвать некого. А говорить о том, что у тебя есть друзья среди других мерцающих – глупо. Когда ты кого-нибудь из них в последний раз видел? Не считая Ники, разумеется.
– Просто скажи мне, к чему ты клонишь.
– Просто подтверди мне, что все это время у тебя не было друзей.
– Я в них не нуждался.
– Но во мне нуждаешься. Поэтому я и говорю, что ты сублимируешь. Тебе кажется, что ты увлечен мной, но на самом деле мне не посчастливилось стать тем, с кем ты впервые в жизни захотел по-настоящему подружиться.
– Не посчастливилось? – безрадостно уточнил я, но он меня словно не услышал.
– Сам посуди. Тебе, да и мне тоже, кажется, что ты ревнуешь меня. Ты и ревнуешь, но не как к потенциальному возлюбленному, а просто как к другу, которого ты нежданно-негаданно обрел и теперь по-детски боишься потерять. Ты бесишься, когда замечаешь, что в моей жизни кроме тебя потенциально может появиться кто-то другой. Колокольчики и другие не в счет, ты умный и прекрасно понимаешь, что ты по сравнению с ними ко мне все равно ближе, а вот подружка или дружок – другое дело. Вот ты и бесишься на пустом месте.
– И к чему ты мне все это говоришь?
– Просто пытаюсь расставить точки над «ё», а вообще, – он сделал интригующую паузу и повернулся на бок лицом ко мне. В темноте мне была отчетливо видна его улыбка, – просто не спится.
– Ты ведь на Арене только так носом клевал! И еще совсем недавно чуть в обморок не грохнулся!
– А теперь разгулялся.
– Ладно. Даже если ты прав, что-то не припомню, чтобы я так сильно напрягал тебя своими попытками ухаживаний…
– О! А ты пытался за мной ухаживать?
– Для меня, если ты не в курсе, приятнее говорить так, чем употреблять эти ваше глупые жаргонизмы «подкатить» или «подъехать»! – возмутился я.
– Зато мне было бы понятнее, а то прозвучало так высокопарно, что я…
Он замолчал лишь потому, что я зажал ему рот рукой. Потом отпустил.
– Вернемся к первоначальному вопросу. Зачем ты мне все это говоришь, если я не настолько тебя достал? Или все-таки настолько?
Он завозился, подложил под щеку руку. Вздохнул и спросил:
– Скажи, тебе хотелось бы меня поцеловать или еще что-нибудь такое сделать?
На этот раз с ответом я не стал спешить. Захотел все взвесить. В чем-то Андрей определенно был прав. Мне было приятно находиться рядом с ним, было любопытно наблюдать, он был интересен мне как личность. С ним никогда не было скучно. И частенько я втайне от него гордился тем, что в чем-то приложил руку к его очередному успеху или откровению. И уж тем более мне льстило, и я не уставал это демонстрировать другим, что знаю о нем больше их всех. Наверное, все это попадает под определение дружбы и дружеской привязанности. И я даже понимаю, почему он спрашивает про поцелуи и все остальное. Остается только понять, есть ли у меня к нему то влечение, которое предусматривает наличие подобных желаний. Беда в том, что сейчас я, как и он, устал, и мысли в голове путаются. И, если подумать, во мне все еще живет память того мерцания – Ирины, девушки из их мира, которую по моей инициативе он представил родителям на дне рождения брата. Я помню его поцелуи: их вкус, их пылкость. И вопрос лишь в том, хочется ли мне их повторить?
– Мне было бы любопытно поцеловать тебя, – сказал я после долгого молчания, заметил, как на его лице мелькнуло странно выражение: не разочарование, а что-то схожее с недоверчивым недоумением, и я поспешил продолжить, – но острой потребности в этом я не испытываю.
Помедлив, Андрей все же улыбнулся, как человек, правильно разгадавший загадку.
– Вот видишь! Значит…
– Но это вовсе не значит, что мне будет приятно наблюдать, как ты водишь в наш дом всяких там странных личностей, толком тебе не знакомых, но вознамерившихся вытеснить меня из твоей постели. Так что и не мечтай!
– А если я заболею и умру?
– Это от чего же?
– От страшной штуки – недотрахит называется!
– Не переживай. Вот поедем в гости к Виттебрандам, развеешься.
– Куда поедем?
– К Ульке, говорю, в гости. Карл сказал, что родители колокольчиков решили отправить их всех в замок Аналой. Разумеется, с тобой и мной за компанию. А там, как раз на время каникул, выпадает местный праздник – День горючей воды, так что разгоряченных деревенских девчонок я тебе могу гарантировать.
– Вау! И ты даже будешь не против, если я уведу какую-нибудь из них на самый ближайший сеновал?
– Да хоть под ближайший куст! Только рад буду. Мы же друзья.
– Ир, а дай я тебя поцалую…
– Отвали, озабоченный! А вообще, поосторожней, то вдруг почувствую острую необходимость…
– Да ладно, – он счастливо улыбнулся мне и обнял, наверное, просто от переизбытка чувств.
Но я отчего-то испытал приступ какой-то совершенно незнакомой мне детской радости. И облегчение. Вот его-то во мне в тот момент было больше всего. Наверное, именно поэтому на общей волне я рискнул именно сейчас, в ночном полумраке, завести тот разговор, который после общения с Карлом решил отложить до завтра.