Тонкости эльфийской социологии
Шрифт:
Алиэль открыл нам не сразу. Нанисса занервничала и, как я успел заметить, схватилась за любимый кинжал, который всегда легко прыгал ей прямо в руку, стоило ей только подумать о нём. Я мог её понять, и в то же время не мог позволить пустить в ход оружие. Поэтому ударил по руке. Не сильно, просто предупреждающе. Она гневно зашипела на меня. И еще сутки назад от такого её взгляда, которым она уже знакомо попыталась прошить меня насквозь, по спине пробежал бы неприятный холодок, а в горле пересохло. Но не сейчас.
– Убери, – потребовал я.
– Думаешь, что теперь имеешь право…
– Нет, –
– У него моя дочь.
– Наша дочь. И я, как отец, гарантирую тебе её безопасность.
Она помедлила, потом нехотя процедила сквозь зубы.
– Только потому, что ты гарантируешь, – и тут же убрала свой излюбленный кинжал.
Именно в этот раз дверь комнаты распахнулась перед нами, и на нас обоих покрасневшими глазами не выспавшегося эльфа уставился Алиэль. Я попытался ему улыбнуться, но он даже не заметил меня. Конечно, Нанисса ведь была выше, и первым делом он встретился взглядом именно с ней.
– Капитошка спит, – пробормотал он, и неприязненно, как мне показалось, передернул плечами, но, тем не менее, посторонился, пропуская нас внутрь.
Нанисса вошла первой, за ней я. Наша дочь на самом деле спала на его кровати, на фоне которой казалась еще меньше и беззащитнее. А вокруг нее был очерчен какой-то магический контур. Я не сразу понял, зачем он.
– Ты её удерживаешь! – накинулась на светлого Нанисса, и я не успел её остановить, но Алиэль, нужно отдать ему должное, не испугался. И даже не отшатнулся, когда она, угрожающе скалясь, шагнула к нему.
– Я не даю тебе твоими воплями разбудить её, – отчеканил он, и темная Владычица осеклась. А я поймал себя на том, что наблюдаю за ними с неподдельным интересом.
Они замерли друг напротив друга.
– Как она оказалась у тебя?
– Раз вы пришли сюда, значит, Лия вам уже все объяснила.
– Ошибаешься. Вместо вашей Вейлы к нам вышел Иль-Янь!
– Да какая разница! – возмутился Алый, заводясь с каждой секундой все больше, – Она просто захотела пойти со мной. Я полночи ей объяснял, почему… – и неожиданно осекся, отвел в сторону глаза. – Не думал, что ваши дети так быстро становятся взрослыми.
– Вот как? – зашипела на него Нанисса. – И о чем же ты рассказывал ей всю ночь?
– Проснется, сама спросишь! – взбеленившись от её тона, взвыл Алый, и неожиданно сказал следующее. – Я вообще готов терпеть тебя только потому, что ты её мать. Было бы иначе, то…
– То что? – бросила Нанисса, в миг превратившись в холодную и отстраненную Владычицу. О да, у нее всегда было обостренное чутье на опасность, пусть даже чисто теоретическую.
Алый тоже весь подобрался, словно перед решающим ударом.
– Моя семья, как тебе известно, специализируется на ароматах. Убить запахом очень легко, или свести с ума, или стереть память… – это была уже неприкрытая угроза, которая вогнала меня в ступор. Я не ожидал такого от него, а Наниссу вынудила схватиться за кинжал. Конечно, она всегда предпочитала уничтожить чисто гипотетическую опасность до того, когда она станет реальной.
Я не успел бы ударить её по руке. Был слишком растерян и оглушен, но то, что произошло в тот момент, когда она замахнулась на Алиэля кинжалом, надолго врезалось в мою память. И, как потом светлый сам мне признался, не только в мою.
Лезвие её кинжала, холодная, отполированная до блеска сталь, встретилось с другим, и брызнули во все сторону искры, магические, горячие. Я отстраненно подумал о том, что хорошо, что не успел еще подарить Алому один из собственноручно сотканных ковров, иначе – быть пожару или, что хуже, взрыву. Мои ковры тоже пропитаны магией и не просто для красоты они стелятся на пол или вешаются на стены, но на фоне того, кто помешал Наниссе ранить или даже убить Алиэля, эта была странная мысль.
Капишуле. Моя… То есть наша малышка, такая маленькая… Я не знал, что Нанисса уже позволяет ей иметь свое личное оружие. Но моей жене всегда была присуща та паранойя, которой в той или иной степени после веков вынужденной резервации болеют все темные. Даже я. Или тот же Карунд, не говоря уже об Иле, которой в будущем предстоит стать Великой Матерью Второго Дома. Поэтому Нанисса уже в столь юном возрасте доверила нашей дочери оружие и научила им пользоваться, показала какие-то азы. Поэтому именно Капишуле не дала ей совершить то преступление, которое свело бы на нет все усилия Андрея по примирению нас со светлыми.
– Нанисса! – не узнав собственного голоса, воскликнул я и выбил у неё из рук кинжал.
На полу рядом с Алым, прижавшись худеньким плечиком к его бедру, стояла Капишуле, сжимая в маленькой детской ручке свой собственный клинок, подогнанный специально для нее и по весу, и по форме. И мы с Алым одинаковыми просто огромными глазами смотрели друг на друга. Это моя вина, вот и все, о чем я думал в тот момент.
– Значит, папа теперь хороший, раз вы пришли вместе, – раздался детский голосочек снизу.
Мы все, даже Нанисса, опустили глаза на Капишуле.
– Папа? – у старшей Владычицы вырывался изумленный возглас.
– Алый объяснил мне, – сказала Капишуле, и кинжал исчез из её ручки.
Она посмотрела на меня внимательно, и совсем не по-детски серьезно. Не придумав ничего лучше, я попытался ей улыбнуться. А потом, после всего случившегося плохо соображая, что творю, опустился на колени и протянул к ней руки.
Она подошла. Настороженная и взведенная, как маленькая пружинка. Её белые кудряшки, не успевшие распрямиться, что всегда происходит с возрастом, разлетелись в разные стороны, когда она независимо, как взрослая, тряхнула головой. Спросила, обернувшись через плечо на мать:
– Так он на самом деле мой папа? И без него ты бы не сумела получить меня?
Нанисса молчала долго. Я уже начал думать о том, что лучше бы мне встать. Но Капишуле, не отрывая взгляд от глаз матери, шагнула ко мне и решительно положила руку на плечо. Я застыл, не веря собственному счастью, а потом, наплевав на всё, что когда-либо вдалбливали в мою голову плетью, обнял дочь. Она в первый момент дернулась, но не стала вырываться. Я был счастлив. Мы с Капишуле оба смотрели на её мать.
– Да, – сказала Нанисса. – И снова да. Теперь хороший.