Тонкости эльфийской социологии
Шрифт:
– Одну лишь ночь. И не только ты будешь принадлежать мне, мы оба будем принадлежать друг другу.
– Зачем?
– Просто не хочу, чтобы твой следующий муж был вынужден пройти через то же самое, что и я. Можешь назвать это мужской солидарностью, – вспомнив слова Андрея, сказал я и попытался улыбнуться.
Она хмуро смотрела на меня в ответ.
– Если мне не понравится…
– Тебе и раньше не особо все это нравилось, вот ты и вымещала на мне всю свою неудовлетворенность.
– Вот значит, как ты заговорил. Почувствовал власть надо мной, да?
– Нет. Подружился со светлыми и многому научился. К тому же, у меня теперь перед глазами пример Марфы и Инги.
– Кого?
– Марфинуса и Ингианисы Рим-Доль.
– Ты завел тут такую, –
– И такую тоже. Поэтому готов подарить тебе эту ночь.
– Я не нуждаюсь в твоих подарках!
– Ой ли? То-то ты так отчаянно желаешь от меня второго ребенка. Что тебе мешало, зная о моих изменах и изменяя самой, родить его от другого?
Вопрос был болезненным. Я знал, тогда уже догадывался, что бью по живому. И все равно ударил. Не потому, что был мстительным и хотел ударить побольней, нет, просто вдруг понял, какими же несчастными все это время мы делали друг друга. Сами. По собственной воле. Настало время все изменить, или хотя бы попытаться сделать это.
Нанисса ничего мне не ответила, позвала к нам Капишуле и даже позволила мне пообщаться с дочерью, прикоснуться к ней, чего раньше всегда избегала. Малышка, да-да, она еще такая крохотная, такая удивительная, смотрела на меня серьезными глазами будущей Владычицы и не видела во мне отца. Для нее я был мужчиной её матери, и сейчас, под взглядом Наниссы, так и не смог подобрать слов, чтобы объяснить ей, что без меня она бы не смогла появиться на свет.
А потом мы присоединились за ужином к остальным. И Нанисса смогла воочию убедиться, как много перемен случилось с нами тут, в стенах университета. Она молчала, но я знал, что её цепкий взгляд подмечает все. Я же наблюдал лишь за Алым. Уже после того, как мы покинули беседку, Нанисса обмолвилась, что его отец посвящен в планы Великой Матери на меня и его сына. Поэтому я все пытался угадать, сказали ли уже о них самому Алиэлю.
Светлый сначала прятал глаза и смотрел куда угодно, только не на меня. За огромным столом по иронии судьбы мы сидели напротив друг друга. Но потом… Я сам не заметил, когда произошла перемена. Возможно, он устал прятаться, а возможно просто что-то для себя решил, но он вскинул голову и решительно встретился со мной взглядом. Я так и не донес до рта ложку, потому что он в какой-то момент робко, да-да, удивительно, но именно робко улыбнулся и подмигнул. Я так растерялся, что не успел вовремя среагировать, и его взгляд потух. Он попытался отвернуться, и тогда я не придумал ничего лучше, чтобы привлечь его внимание, и просто послал под столом узконаправленный импульс. Легкий магический всплеск, не более того. Глаза светлого округлились. Конечно же, я не мог промахнуться. Теперь заговорщицки подмигивал уже я.
Он сделал страшные глаза. Воровато оглянулся, а потом я почувствовал, как в мою руку под столом легла записка. Быстро он её сотворил, и как метко отослал, явно уже проделывал нечто подобное. Интересно, с кем? Я тайком развернул её и прочитал. Почувствовал чужой взгляд. Скосив глаза, заметил, как на меня смотрит Нанисса. Она сидела рядом со мной. С другой стороны от нее была наша дочь, хотя я бы предпочел, чтобы Капишуле сидела между нами. Но настаивать на этом по привычке не решился. Возможно, зря.
Я вопросительно посмотрел на Владычицу, она демонстративно отвернулась. Алый написал всего одно предложение. «Держись, я с тобой». И я понял, что все мои мысли о том, что он сволочь, высокомерный и заносчивый светлый, который всех уже порядком достал, были в корне неверны. Я так привык вести себя, как мальчишка, настолько приучил себя к легкому образу жизни и мыслей, что забыл о самом главном – он был младше меня, он еще не успел так сильно обжечься этой жизнью, поэтому все его суждения, все мировоззрение было простым и прямолинейным. Все говорили, что мы, темные, – зло. Вот он, как последний рыцарь, и бежал нас искоренять. Но мы не так уж злы, как нас рисуют. Просто наш образ жизни отличается от их, и Алый, похоже, это наконец понял. Вот только теперь я и сам не знаю, радоваться мне или огорчаться. Как я ему скажу, что эту ночь проведу с Наниссой? Я ведь знаю о светлых представлениях о верности. Он не поймет меня, и что тогда? Это просто невыносимо! Столько мыслей, и все о нем одном.
В записке я послал ответ, над которым, наверное, стоило больше подумать, прежде чем отсылать. Но я хотел знать, что он скажет мне на это уже сейчас, когда я еще смогу пережить то разочарование, которое постигнет меня, когда он отвернется. Я написал: «Сегодня ночью я буду с ней». И тем же магическим способом отправил записку обратно к нему. Больше за весь ужин он так и не встретился со мной глазами. Вот и конец без начала.
Алиэль Душистый
Я весь извелся. Отец рассказал мне обо всем, поэтому я не знал, как теперь смотреть в глаза Машмулу. Но он сидел рядом с этой надменной темной, лицо которой могло бы казаться милым, если бы не то холодное выражение, которое словно застыло на нем непроницаемой маской. Она меня раздражала. И, пожалуй, единственное, что как-то примиряло меня с существованием этой женщины, была темная малышка, сидящая по правую руку от нее. Никогда раньше не видел детей темных. Оказывается, они такие серьезные. Не по годам прямо. Девочка мне нравилась. Маленькая, с двумя белоснежными косицами и вздернутым, как у Машки носом. Она была похожа на него. И я мог понять его желание общаться с ней, но не понимал её мать.
Машка сидел рядом с ней, как на иголках. Я видел это, следя за ним краем глаза, а потом понял, что и он наблюдает за мной. Разумеется, я и до этого о еде мало думал, а в тот момент и вовсе жевать забыл. Это было так странно. Непривычно и неправильно. Но отец сказал, что не будет против. А я… Да, было любопытство. Это правда. Но, в то же время, я уже пробовал смотреть на других. Мужчин, я имею в виду. И уже знал, что в этом плане меня привлекает только он. Разумеется, я и предположить не мог, что все так обернется. Что темные предпочтут, чтобы именно наши отношения выступили гарантией договора о сотрудничестве. И все равно, я бы и дальше за ужином не осмелился посмотреть на него, если бы в какой-то момент к нему не обратилась жена, и он не ответил ей с мягкой полуулыбкой. Вот это меня и взбесило.
Знаю, что глупо так себя вести. Но мне стало неприятно оттого, что он ей так улыбался. Поэтому я поймал его взгляд еще до того, как сообразил, что именно делаю. Поэтому улыбнулся, но он и не думал улыбаться в ответ. И тогда мне впервые стало страшно. Раньше такого не было. Я всегда нравился девушкам, они мне не отказывали, но тут я поймал себя на том, что после вмешательства Андрея у Машки все могло наладиться с женой, и я ему уже, скорей всего, не нужен. Так, поиграл он со мной в полунамеки и маленькие провокации, и забыл.
Я почти убедил себя в этом, поэтому не сразу сообразил, что происходит, когда почувствовал, как кто-то погладил меня по колену. И только через вдох осознал, что сделано это не рукой, а магическим импульсом. Встретился взглядом с Машкой и увидел у него в глазах задорные смешинки. Гад! Он ведь специально! Но я тоже нашел, чем его уесть. Послал записку. Мы так со старшим братом переписывались, когда наш домашний учитель совсем занудствовать на своих уроках начинал.
Машмул получил мою записку. Прочитал. Его снова отвлекла от меня эта женщина, которую в душе я уже тихо ненавидел. А уж когда Машка прислал ответ… Зачем? Ну зачем ему спать с ней, когда темные отчетливо дали понять, что мы с ним теперь можем… Можем что? Быть вместе? Но я ведь и сам прекрасно понимаю, как дико и неправильно это звучит. Да и отец сказал, что предпочел бы, чтобы наши отношения не выходили за рамки дружеских. Но напрямую не запретил. Я знаю, слишком хорошо его знаю, он умеет филигранно говорить намеками и запахами. Сегодня за ужином на нем был особый парфюм. Я все понял правильно. Но тогда почему Машке об этом ничего не сказали. Или… Неужели предполагается, что я сам должен ему обо всем рассказать?