Тоннель
Шрифт:
А когда ей наконец удалось вырваться, времени почти уже не оставалось, так что она заспешила, забегала, и супербыстро вообще-то договорилась с мордатым дядькой из УАЗа, и разбудила бородатого священника в Лексусе, и велела папику из кабриолета опустить стекло. И все ее слушались, все, даже молодой лейтенант со светлыми волосами (между прочим, довольно кьют, если только причесать его по-другому и снять с него зашкварную форму), которому некого было посадить за руль, так что он остался в Форде и, как няша, наравне с остальными ждал ее отмашки.
Грустная красавица из Порше Кайен сжала ей руку и сказала, что она молодец, что они оба с папой большие молодцы и как это важно в такой ситуации — что есть люди, которым не все равно. Вид у старшей женщины-Кайен
Но думать про это было некогда. Где-то позади коротко неразборчиво закричали, а через секунду еще раз, ближе и другим голосом, и сразу после этого начали заводиться двигатели — еще далеко, в хвосте, но это значило, что перегон начался и доберется сюда самое позднее минут через десять. А то и раньше, подумала Ася, запросто может и раньше, потому что три регулировщика с той стороны — взрослые и, конечно, у них-то все пройдет быстро и четко. И застопорится только на ней, потому что она слишком долго возилась с беспокойными тетками, не смогла их заткнуть вовремя, не успела обойти три сраных десятка машин и все испортила, весь огромный продуманный план. И вот-вот сзади прибегут и будут кричать уже на нее, и ответить ей будет нечего.
«Этот кусок мой», вспомнила Ася, «я тут всех знаю», и от стыда у нее заныл живот — тупо и гадко, как в конце экзамена, когда пора отложить ручку и сдать работу, а ты еще не готов, не дописал и до середины. Дура, уродская дура, и зачем она влезла вообще, пускай бы делали всё сами. Шум приближался, конец тоннеля расплылся и утонул, воздух стал горький от выхлопа; поехала вторая очередь. Все смотрели на нее — на красную, застывшую посреди прохода корову с мокрыми подмышками: и красавица в Порше, и Терпила, и светловолосый лейтенант из Форда, и лица у них были одинаковые — чужие, без выражения, как у зрителей в кинозале. Ася зажмурилась. Ее мутило и страшно вдруг захотелось домой, к маме, и еще писать, сильнее всего почему-то сейчас ей хотелось писать, и ясно было, что она не удержится и под этими взглядами еще и позорно надует в штаны. И тогда уже точно провалится в ад, прямо сквозь пыльный асфальт.
— Эй, мелкая! На позицию! — заорал дядька из УАЗа, высунувшись из окна по пояс, и ткнул толстым пальцем в пятачок возле бетонной стены. — Давай командуй! — и подмигнул ей легко, весело, как будто никуда она не опоздала и дело оставалось ерундовое — встать на место и махнуть рукой.
Она обежала УАЗ, больно стукнулась коленкой о бампер Лексуса, добралась до своей стены и посмотрела налево. И сразу увидела папу, который стоял спиной, раскинув руки, как дирижер над оркестром, и гнал уже свою колонну к въезду. Майка на нем тоже была мокрая, с темным пятном между лопаток, на макушке просвечивала лысина, и весь он был какой-то маленький и старый, и Ася подумала — вот бы он сейчас обернулся и посмотрел на нее, хотя бы на секундочку. И он тут же обернулся, и посмотрел, и показал ей большой палец. И она так обрадовалась вдруг, что даже не сразу сообразила, что пора, всё, теперь ее очередь.
Она еще быстро глянула вправо, где в пятидесяти шагах, напряженно вытянув шею, танцевала на цыпочках младшая красотка-Кайен в своем траурном платье, а потом качнулась
— Заводите! Можно, заводите, пожалуйста!
Тридцать взрослых людей после этого крика сели прямо и одновременно повернули ключи, и машины тронулись. Медленно и послушно поехали задом. Серый Лендровер, низенький кабриолет, огромный Лексус, и черный матовый Кайен, и остальные — те, кого она предупредила, и те, кого предупредить не успела. Мимо прокатился пыльный УАЗ Патриот, и мордатый дядька выставил наружу толстый локоть, второй рукой держался за руль и смотрел теперь не на нее, а в зеркало, и больше не улыбался. Розовая дочка у него за спиной прижалась носом к окну и показала Асе коротенький розовый язык. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 11:59
Когда малышка из Тойоты запрыгала и замахала руками, лейтенант завел двигатель, включил заднюю передачу и обернулся через правое плечо. Стекла в патрульном Форде были грязные и к тому же запотели изнутри, так что минуты две он тупо сидел с ногой на педали тормоза и ждал, пока тронется с места желтое такси, и даже за эти короткие две минуты почти заснул. И только когда стоявший впереди кругленький Пежо, раздраженно сигналя, включил поворотник и вывернул в средний ряд, лейтенант вздрогнул, присмотрелся и понял наконец, что в желтой машине сзади никого нет и никуда она, конечно, поэтому не поедет.
Если бы за последние сутки ему удалось хоть немного вздремнуть, если бы со вчерашних шести утра его не гоняли без роздыху все кому не лень, скорее всего, он поступил бы иначе — вышел и попытался бы разобраться, отыскать беглого таксиста, помог бы смешной девчонке. Несмотря на то что разруливать трафик в тоннеле уж точно была не его работа — помог бы, ладно, потому что девчонка была ничего, хоть и малолетка, и жутко нервничала, и наверняка потом очень мило бы его благодарила. Но сейчас ему хотелось одного — спать. Переставить проклятый Форд, закрыть глаза и урвать хотя бы полчаса, пока стерва из Мерседеса опять не вцепится ему в горло. И потому выходить старлей никуда не стал и безо всякого даже раскаяния сделал то же, что и пять водителей до него — просто вырулил в соседний ряд и уехал назад, как было велено. И забыл про пустое такси и девчонку в тесных джинсах еще до того, как заглушил мотор и ослабил наконец шнурки на ботинках.
Патрульная машина обогнула желтый Рено с шашечками, грязные «Напитки Черноголовки» и укатила вслед за остальными, и гнаться за ней было бы очень тупо. Особенно на глазах у татуированной девицы из Кайен, которая со своими тридцатью подопечными явно справилась гораздо лучше и ждала теперь, когда Ася уберет два последних препятствия и освободит дорогу. Ее-то три ряда, конечно, стояли ровненько, как лошади перед стартом, и рвануть вперед им не давала только ее поднятая вверх ладонь. И смотрела она на Асю, как на идиотку. Жалкую бесполезную дуру, которая ничего не может без папочки. И папа наверняка бежал уже с другой стороны; даже не оборачиваясь, она знала, что он вот-вот будет здесь, неискренне похвалит ее и отправит назад, в Тойоту, к ледяному Терпилиному затылку. Девица-Кайен между тем закатила к потолку густо накрашенные глаза и картинно пожала плечами, чтобы все, кто ждал ее сигнала, точно поняли, кто виноват в этой глупой задержке.
Ася показала ей средний палец, прошла вдоль опустевшего ряда к Газели, стараясь держать спину прямо, а подбородок высоко, и постучала в окно.
— Эй! — сказала она громко. — Эй! — и приготовилась стукнуть еще раз.
Но не успела, потому что в это самое мгновение шторка из фольги на водительском окошке нетерпеливо поднялась, как будто люди в кабине только и ждали повода, чтобы выглянуть наконец наружу, просто пока она не постучала, никак не могли его отыскать. Ася вежливо отступила на шаг, сделала приветливое лицо и приготовилась сказать испуганному молодому Газелисту, что всё в порядке и бояться не надо. Что никакая вода ей не нужна и что, кроме нее, тут никого нет, совсем никого, честное слово.