Тоннель
Шрифт:
Но вместо таджикского мальчика за рулем оказался худой темноволосый человек с кровавой ссадиной на щеке, и по этой ссадине она его и узнала, точнее поняла — кто он, даже раньше, чем увидела след от наручников у него на запястье. Человек быстро глянул ей за плечо и опустил стекло.
— Это кто у нас тут? — спросил он ласково. — Ты потерялась?
— Вам машину надо передвинуть, — сказала Ася и отступила еще на шаг. — Чуть-чуть отъехать назад.
Человек с разбитой щекой склонил голову набок и улыбнулся.
— Прости, я
В душной серебряной темноте у него за спиной Ася разглядела наконец и юного водителя Газели, и сердитого таксиста из Рено. Оба молча смотрели на нее, не шевелясь, одинаково маленькие и напряженные, и, в отличие от улыбчивого пассажира, были точно совсем ей не рады, но почему-то очень важно было, что они тоже здесь, рядом, и худой человек в кабине не один.
— Назад, — сказала Ася. — Немножко. Чтобы места впереди было побольше. Все уже уехали, остались только вы.
Улыбчивый качнулся вперед и высунул голову из окна, и два его безмолвных соседа тут же пропали из виду.
— Правда уехали, ты смотри, — произнес он весело, оглядывая пустые ряды. — А тебя, значит, оставили. Напомни мне потом сказать пару слов твоим родителям. Не сердись, но мне кажется, они очень беспечные люди.
Глаза у него были черные и жадные, с широкими зрачками, как у кошки в темной комнате. Пятиться дальше стало некуда, позади была шершавая бетонная стена.
— Уходи, девочка, — сказал невидимый таксист из кабины; голос его звучал резко, как будто говорил он сквозь сжатые зубы. — Тебе тут нечего делать, уходи.
Смешливый Асин собеседник покачал головой и с комичным сожалением развел руками, как человек, который и хотел бы продолжить приятный разговор, если б только ему не мешали всякие грубияны, с которыми проще согласиться, чем спорить.
— Извини, мы, наверно, пока никуда не поедем, милая, — сказал он. — Давайте без нас. Но ты заглядывай поболтать, если будет минутка.
Он подмигнул, и засиженное мухами стекло поехало вверх. Через секунду дернулась и упала плотная шторка из фольги, и «Напитки Черноголовки» снова превратились в грязный железный ящик со слепыми окнами.
Девица-Кайен что-то раздраженно кричала издалека, слов было не разобрать. Ася сделала несколько шагов в сторону и подумала, что неплохо бы еще раз показать сучке палец, но почему-то ничего не вышло. И руки, и колени у нее стали мягкие, как вата.
— Аська, — сказал папа задыхаясь. — Ну ты как тут?
Подбородок у него был жутко колючий, майка насквозь мокрая, и пахло от него до сих пор вчерашним пивом. На следующий день от него всегда пахло сильнее, до самого вечера.
— А водовозы чего? — спросил папа. — Бунтуют опять? Ладно, давай-ка ты попроси там подождать еще секундочку, я сам с ними поговорю.
— Не надо, — сказала Ася.
— Погоди, — сказал папа другим, незнакомым голосом и отодвинулся. — Они что, обидели тебя? Посмотри на меня, они сделали что-то? Маленький,
— Ничего, — ответила Ася быстро и почувствовала, какие горячие у нее щеки, очень горячие и красные, наверно, как свекла. — Все нормально, ну правда, пап. Просто не хотят ехать, да пошли они.
— А можно уже как-нибудь, я не знаю, решить проблему и не задерживать больше никого? — спросила сучка из Кайен. — Там люди ждут, между прочим.
Голос у нее оказался писклявый и капризный, лоб жирно блестел, и вообще вблизи она была не такая уж и красивая. И уж точно не надо было ей напяливать короткое платье-футляр, только не с этими толстыми коленками и не с таким валиком на животе. Между прооо-чим, повторила Ася про себя, мееее-жду прооо-чим, я не знааа-ю, и ей немного полегчало.
Папа сучке в черном ничего не ответил и даже к ней не повернулся, он все еще смотрел на пыльную Газель. Лицо у него было странное.
— Пап? — сказала Ася.
— Да, — сказал папа. — Конечно. Да. Больше ждать не будем. Их надо просто объехать, сейчас сделаем. Давайте вместе сходим, я помогу, — и крепко взял Асю за локоть.
— Ну вот, — сказал человек с разбитым лицом, когда по ту сторону фольги опять зашумели двигатели, откинулся на сиденье и потянулся сладко, до хруста. — Минимум час у нас есть. А может, и чуть побольше. Но идти надо прямо сейчас, пока они еще чего-нибудь не придумали.
Ни один из его темнолицых собеседников не шевельнулся и не ответил; младший — от страха, старший — оттого что до сих пор никак не мог принять решение.
Улыбка сидящего за рулем человека немного погасла. Он вздохнул и сел по-другому.
— Слушай, — сказал он устало, как взрослый, который уговаривает чужого ребенка слезть с подоконника. — Мы три раза всё обсудили. Не хочу тебя торопить, но у нас правда больше нету на это времени. Если тебе не нравится моя идея — скажи, и я пойду, не вопрос. Вообще без обид, у меня есть еще пара вариантов. А вы, ребята, оставайтесь тут и ждите, когда вам раскурочат кузов.
Смуглый андижонец сложил на груди маленькие руки и помолчал еще немного.
— Мне не нравишься ты, русский, — сказал он наконец. — Совсем не нравишься.
— Да я сам себе не нравлюсь, — сказал русский и опять засмеялся легко и счастливо, как будто услышал что-то приятное, и от этого смеха седой таксист сжал зубы, а юный водитель Газели дернулся и закрыл глаза. — Но по-моему, придумал я неплохо, и ты это знаешь. По-другому не выйдет. Или так, или просто отдай им воду и садись обратно в свое такси.
— Я могу убить тебя прямо сейчас, — сказал таксист. — Ты залез ко мне в машину, пистолет у тебя краденый, и обращаться с ним ты не умеешь. Никто не сует оружие в штаны, так очень долго доставать. Меня учили по-другому, русский, ваши же и научили, и не путай меня с ментами, ты даже вынуть его не успеешь.