Тоннель
Шрифт:
Пахло от святого отца хорошим одеколоном, какими-то сладкими благовониями и валокордином. Не отрывая от Мити изумленного взгляда, тот потянулся к приборной панели. Большая белая рука его чуть дрожала; к такому обхождению он явно не привык. Палец коснулся кнопки — и мотор умер, наступила неловкая тишина. Смолкло даже пение возле УАЗа.
— Извините, — сказал Митя, стремительно остывая. — Мы двигатели сейчас не заводим. Сейчас нельзя двигатели.
Как вообще принято обращаться к священникам? «Святой отец» звучало как-то чужеродно, по-католически. Просто «отец»? «Батюшка»? Нет, только не «батюшка». Это вообще никак не произнести.
— Я ненадолго, — сказал священник хорошо поставленным голосом с тем же бархатным
Крест, лежавший на обширном батюшкином животе, был гигантский, с какими-то камнями и короной. Прямо царь-крест. Неужели правда золотой? Весит же, наверное, полкило.
— Знаете, сколько воздуха сожжет ваш двигатель за десять минут? — спросил Митя. — Здесь пятьсот человек вообще-то. Кому-то, может, на лишний час бы хватило.
Священник глядел на него бледными старческими глазами и очевидно ничего не понимал. Вид у него действительно был больной, кожа серая, лоб в испарине. И Митя подумал вдруг, что бородатый старик в рясе и правда, кажется, из машины своей толком не выходил, разве что пару раз. Ни с кем не разговаривал, и уж точно его не было при штурме польского рефрижератора, когда погас свет.
— А, так вы не знаете еще, — сказал Митя. — У меня для вас плохие новости.
Плохие новости батюшка воспринял на удивление спокойно: выслушал не перебивая и не задал ни единого вопроса, как будто чего-то подобного и ожидал. Более того, в багажнике у него обнаружились четыре бутылки «Святого источника» и двухъярусная коробка конфет Mozart — роскошная, порфирно-золотая, как занавес в Большом театре. Эти вода и шоколад, разложенные на широкой морде Лексуса, мигом выманили из УАЗа сонных детей-Патриотов, парочку из кабриолета и вообще произвели на людей в окрестных автомобилях эффект необычайный. По рядам прокатилась волна, захлопали дверцы, и вскоре на раздачу выстроилась целая очередь. И хотя ясно было заранее, что ни воды, ни даже конфет всем не хватит, очередь эта вела себя смирно и даже робко. Как в церкви, внезапно понял Митя. Снова сработала магия формы, и ряса, белая борода и крест действовали едва ли не мощней, чем полицейские нашивки. Никто не толкался, не ссорился, и вообще подходили так, словно взять свой кусок золоченого шоколада и сделать полтора глотка теплой газировки было неловко и гораздо приличней было бы кому-нибудь это право уступить. И поэтому надо было найти Аську, и поскорее, пока не кончилась вода.
Он завертел головой, прикидывая, в какую сторону бежать, но тут выяснилось, что бежать особенно некуда. Тесные проходы между Пежо, УАЗом и Порше оказались плотно забиты людьми. Лица были незнакомые. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 16:12
Сорок шесть пассажиров рейсового автобуса и восемь владельцев захваченных автомобилей добрались до патрульного Форда примерно в четверть пятого. Несколько пятилитровок «Черноголовки», которые выдал им с собой на дорожку улыбчивый незнакомец с пятнами крови на рубашке, они выпили сразу за баррикадой, поспешно поделив между собой. Во-первых, потому что очень мучились от жажды. А во-вторых, оставшись без крыши над головой, свое право на воду они тем более защитить не надеялись.
Но воды было мало — примерно по стакану на человека (последним досталось и того меньше), и облегчения она почти не принесла. Проситься в чужие машины тоже казалось делом бессмысленным, да никому пока и не хотелось — там было еще жарче, чем снаружи. В общем, нужно было не какое-то временное убежище, а скорее восстановление прежних прав, равных с остальными. Место, где можно было подать жалобу и потребовать справедливости. И, как ни странно, кроме грязного полицейского автомобиля с мятым боком, другого такого места в тоннеле не нашлось.
Проблема заключалась в том, что патрульный Форд оказался заперт и пуст. А вместо представителя власти
— Господи, и тут секта, — прошептала женщина с тяжелой сумкой Bosco Sport. — Да что ж такое.
— Да ладно вам, ну почему сразу секта, — ответили ей. — Это же наши, православные...
— Ой, знаете, говорите за себя, — сказал третий голос. — Я, между прочим, вообще атеист.
— Слушайте, вам не все равно уже? Лучше так, чем с этими джихадистами.
— Благословите, батюшка! — крикнул кто-то. На него зашикали.
От толпы причащавшихся после этого неосторожного выкрика отделился человек в запотевших очках и быстро пошел на звук.
— Ася! — позвал он, глядя поверх голов. — Ася, ты здесь?
От человека отчетливо пахло водкой. Первый ряд беженцев дрогнул и попятился. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 16:15
— Вообще-то она к грузовику говорила идти, — сказала Ася. — Я точно помню. Типа через час все встречаемся у грузовика.
— Да прошел уже час, — огрызнулась блондинистая сучка из Кайен. — Даже больше прошло.
— А ты типа точно знаешь, да? — спросила Ася.
Телефон у нее разрядился еще вчера, и она понятия не имела даже, день еще или уже вечер. А с тех пор, когда потускнели лампы, ей вообще казалось, что давно наступила ночь. На всякий случай она бросила взгляд на бледные сучкины запястья. На левом была путаница из кожаных и серебряных браслетов, на правом — продольный белесый шрам. Часов не было. А телефон в этом платье тем более некуда было спрятать.
Девица из Кайен остановилась.
— Слушай, чего ты пристала? Хочешь к грузовику — ну вали давай. Только ключи у нее все равно, она в карман их сунула. Может, она передумала и вообще не придет. Нет, короче, я всё, больше сидеть не буду. Они достали реально все.
Есть и правда хотелось жутко. И пить тоже. Ася представила банку вишневого компота, холодную, со скользкими боками, и как щелкает крышка. И как она выпьет сначала сок, а потом станет вынимать ягоды одну за другой, пальцами, и как ягоды будут лопаться на языке. И вообще, дальше торчать у Тойоты было противно и страшно, а так хотя бы можно было не думать про всё. Просто идти, искать женщину с ключами от польского холодильника и думать только про ключи и про компот, и какая там будет вишня — кислая или сладкая.
В эту самую минуту высокая женщина из Майбаха шагала, чуть прихрамывая, по направлению к ожидавшему своей участи рефрижератору и раздраженно думала о том, что опаздывает к месту сбора на целый час и добровольцев теперь наверняка придется собирать заново. И что в губительной этой задержке виноват не только беглый убийца полицейских, но и собственный ее шеф, на которого тоже пришлось убить немало времени. И ленивый тупица-лейтенант, и коротышка-охранник, который насиделся в машине и только ждал повода, чтоб начать размахивать пистолетом. От жары у нее отекли ноги, и даже мягкие удобные туфли уже не спасали, а мелкий говнюк нарочно шел слишком быстро. Да что там — почти бежал, скотина, и явно рассчитывал, что она попросит его не спешить. Покажет слабость. Признает, что устала. Словом, все до единого мужчины и в тоннеле, и за его пределами казались сейчас женщине из Майбаха одинаково бесполезными. Может, именно поэтому, когда навстречу ей бросились две недавних регулировщицы, она вдруг испытала какое-то странное удовлетворение, почти радость, хоть и были они совсем девчонки, не старше двадцати.