Тоннель
Шрифт:
Выглядел он так себе и на ногах держался нетвердо.
— По одной, может? — предложил Митя и сам тут же понял, что говорит ерунду. Монструозная палета была неделима, как египетская пирамида, и выдернуть что-нибудь из середины означало обрушить ее всю, причем себе же на голову. Почему-то проблема выглядела неразрешимой, хотя огурцы были вот они — сочные, прохладные, в запотевшем стекле. Что ж мы так надрались-то, идиоты.
— Ща, погоди с огурцами, — отозвался Патриот, выныривая из тьмы и дыша перегоревшим «Абсолютом». — Я там компоты нашел какие-то, они в коробках.
— Мужики, вы там жрете, что ли? — спросили сзади. В светлом
— Сейчас начнем, подождите, — сказал Митя. — Тут замотано все, неудобно выгружать.
— Так мы поможем, — сказал второй голос, и с этими словами говоривший подтянулся на руках и полез в кузов.
— Эй, куда! — гаркнул Патриот. — И так места нету, чего жопами толкаться, внизу стойте!
Однако его аргумент незваного гостя почему-то не впечатлил, и спустя мгновение тот оказался внутри и затопал по проходу между палетами, а следом карабкался уже его товарищ, здраво рассудивший, что куда поместились четверо — влезут и пятеро.
Конечно, на дальнейший ход выгрузки это вряд ли особенно бы повлияло, а может, и правда ускорило бы дело, если б только прибывшая на подмогу парочка действительно имела целью помочь. А может, так оно поначалу и было, и смутила этих двоих именно гора ничейной еды — немыслимое, невообразимое изобилие, которое просто лишило их воли. И потому лохматый прямиком бросился к холодной огуречной башне и, к Митиному ужасу, принялся терзать целлофан, выковыривая из нее банку, как кирпич из каменной кладки. А второй поступил еще более опрометчиво: выдернул из соседней палеты коробку яблочного пюре и выбежал с ней на свет, словно на сцену, а затем поднял над головой, как чемпионский пояс, и крикнул:
— Лёля! Смотри!
Радостный, гордый этот выкрик сработал как стартовый пистолет, и к распахнутому грузовику с разных сторон ринулось сразу человек пятнадцать из тех, что стояли рядом. Увидев это, дальние ряды заволновались и принялись толкаться вперед. Обладатель яблочного пюре спрыгнул на асфальт и пробирался к невидимой Лёле, по-прежнему держа коробку над головой, словно вброд переходил реку, а в кузове рефрижератора стало уже по-настоящему тесно, и теснота была опасная, сердитая, потому что было там темно и не развернуться. И когда первая десятка понесла свои трофейные компоты к выходу, ей навстречу в кузов уже забиралась следующая, и разойтись оказалось невозможно. Палеты качались и скрипели, бессильно причитал рыжий водитель, какая-то женщина кричала издалека «Несоленое! Несоленое бери, Ваня, слышишь?», а другая просто вдруг завизжала — пронзительно, длинно, на одной невыносимой ноте — бог знает почему, и после этого начался уже полный бардак. Не успев даже толком начаться, цивилизованная конфискация продуктов как-то стремительно и бесповоротно провалилась, и несчастный польский холодильник был теперь похож скорее на поезд, который грабят басмачи.
— Упадет сейчас! — крикнул Кабриолет и дернул Митю за рукав. Лицо его блестело в темноте.
По какой-то причине оба они всё еще подпирали восьмиэтажную огуречную башню, из которой частично выдрана была уже сердцевина, и даже сквозь гвалт и возню слышалось, как скрипит стекло и трещит фанера, которой были переложены ярусы. Мимо, растопырив локти, к свету пробивался Патриот, с двумя коробками компота под мышками похожий на небритую самоварную бабу, и Кабриолет бросил огурцы и рванул следом. Митя лихорадочно огляделся
Людей внизу собралось столько, что прыгать пришлось бы прямо в толпу, как на рок-концерте, и Митя заколебался — не хватало еще кого-нибудь покалечить, — но тут совсем рядом, шагах в двадцати, увидел жену и дочь, крикнул: «Саша! Я здесь, Саша!» — и все-таки прыгнул. Хотя, скорей, все же не прыгнул, а вывалился — неловко, боком, ударил кого-то плечом и локтем и больно ушиб колено. И сам едва не упал, потому что асфальт под ногами был мокрый и красный, скользкий, и целых десять шагов еще думал, что это кровь. Уверен был, что это кровь, пока не захрустели осколки и не покатились ягоды, но даже это было сейчас неважно, он смирился бы и с кровью. Ударил же он кого-то — и ударил бы снова, лишь бы добраться.
И вот тогда грохнул выстрел. Близкий, реальный, вовсе не похожий на слабое эхо, которое донеслось утром от решетки, и сразу стало тихо. Стрелявший не прятался; напротив, он забрался на капот пыльной легковушки и задрал к потолку руку с пистолетом — маленький, бледный, в черном костюме. Рядом стояла высокая чиновница из Майбаха, лицо у нее было грозовое.
— Посмотрите! — закричала она. — Вы только посмотрите на себя! Именно так! Выглядит! Анархия! Сильным придется драться, слабым не достанется ничего! Этого вы хотите?
Голос у нее был глубокий, гневный, и сама она сделалась будто еще больше, и сильно не хватало ей сейчас в руке меча. Или хотя бы серпа, вдруг подумал Митя, потому что эти двое — чугунная баба в пиджаке и коротышка с пистолетом над головой — страшно напоминали сейчас, конечно, скульптурную пару с ВДНХ, пускай даже с размерами у них было напутано.
— Вот этого вы хотите?! — повторила женщина-Мерседес и простерла руку к разоренному грузовику. — Или все-таки попробуем вести себя как цивилизованные люди?
Сходство усилилось. Как всегда после драки, толпа виновато безмолвствовала и прятала глаза. Господи, помоги, думал Митя. Засмеяться сейчас точно было нельзя.
Саша вдруг всхлипнула и закрыла лицо ладонью.
— Че...кииист, — простонала она, и плечи у нее задрожали. — Че-кист и... и... чиновница...
Красавица-Кайен быстро склонила голову и тоже беззвучно захохотала. Аська хмурилась и непонимающе хлопала глазами, а Митя почувствовал невыносимый, острый прилив любви.
В эту самую минуту до рефрижератора добрался наконец запыхавшийся лейтенант. Выстрел он услышал шагов за триста, и в голове у него все смешалось: нимфа, ананасовый сок, плачущая хозяйка сеттера и мертвый капитан, — но кобуру он, видимо, расстегнул прямо на бегу, хотя и не помнил об этом.
— Хорошо, — сказала тем временем чиновница из Майбаха и достала блокнот. — Молодцы. А теперь всё, что вы там набрали, придется вернуть.
Ее бледный спутник, однако, пистолет убирать не спешил, как бы напоминая, что призыв сдать награбленное вообще-то не просьба и лучше бы поторопиться. А лейтенант, присмотревшись, узнал в нем рябого мужика, которого видел утром в начальственном лимузине, и застегнул кобуру обратно. Он понял, что и тут все уже решилось, как и с водой, и что у ананасов теперь тоже появились хозяева.