Тоннель
Шрифт:
И тут оказалось, что полторы сотни заложников выстроились клином и чутко прислушиваются к разговору. Вид у них был недобрый.
— А я сразу, кстати, подумал. Грузовик у них, как же, — сказал москвич в третьем поколении. — Говорю себе, прямо знаете, озарило — чего-то не то.
— А мне все равно! — закричала худенькая хозяйка сеттера. — Не могу я тут больше, он сказал, что можно! Сказал, пусть идут! А теперь они нас не пустят!
— Щас, не пустят, — сказал ее клетчатый муж и хищно раздул ноздри. — В рог им дать, и всё.
Именно этого поворота в дискуссии женщина
— Вы всё правильно поняли, да, — сказала она. — Потому что уйти он вам, разумеется, не позволит.
— Опять вы врете, — морщась, перебил доктор. — Я своими ушами слышал...
— Все, кто хочет, он сам сказал! Он сказал! — поддержала хозяйка сеттера.
— Кто? Таксист? — тут женщина из Майбаха подняла брови и старательно, с чувством фыркнула, как делают мхатовские актрисы, чтоб услышали даже в последнем ряду. — Вы серьезно считаете, он там главный?
Вопрос застал аудиторию врасплох. Немолодой сонный мигрант на лидера террористов и правда не тянул; масштаб злодейства был явно не таксистский.
— А кто? — спросила после паузы дачница в кроксах. — Этот, что ли, в рубашке, болтал который?..
— Прекрасно. Значит, вы его заметили все-таки, — ответила женщина из Майбаха. — Давайте я немного вам о нем расскажу. Этот человек — опасный, безжалостный психопат, — сказала она. — И очень талантливый манипулятор. Это он сегодня утром сбежал из-под ареста и убил капитана полиции. Это он захватил Газель с водой, а потом обманул этих полуграмотных людей и с их помощью взял вас в заложники. И неважно, передумали они или нет, понимаете? Они уже его соучастники. Осталось только сделать их убийцами, и деваться им будет некуда. Так что не обманывайте себя, никуда он вас не отпустит. Вы — его единственный козырь. Не вода, а вы. Это вас он будет обменивать на еду.
— Ну так поменяйтесь с ним, господи! У вас вон там сколько! — сказала хозяйка сеттера и снова заплакала.
Чиновница взглянула на нее и ласково, с сожалением покачала головой.
— Не поможет. Не пытайтесь понять, просто поверьте. Даже если мы полгрузовика сюда принесем, он придумает что-нибудь другое. Потребует половину тоннеля, а потом вторую половину грузовика, например, или миллион долларов, или чтобы все мы приняли ислам, пока у кого-то не сдадут нервы и кого-нибудь действительно не убьют. Он этого и ждет — чтобы вы повели себя глупо, — и договориться с ним не получится, что бы мы ни предложили.
Возможно, кому-то из заложников и пришла в эту минуту крамольная мысль, что в единственный козырь превратила их именно светловолосая чиновница, у которой имелись свои, такие же подозрительные мотивы. Однако проблема была реальна: они попались маньяку, который желал им смерти, и теперь ясно это понимали. Только вот плана у них никакого не было, а у чиновницы с громким голосом — был, точно был, иначе зачем бы ей устраивать цирк с консервами и прорываться к ним через баррикаду, рискуя остаться здесь насовсем.
И, надо сказать, свой план она немедленно
— Стойте, это у вас что, все в машине было? — спросил доктор.
— Господи, твоя воля, — сказала дачница в кроксах и перекрестилась. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 18:43
Настроение внутри баррикады было тем временем такое же неспокойное. Переговоры с противником вроде бы увенчались победой — штурм сорвался, и все осталось как было. Но прошли они как-то неприятно, а закончились и вовсе странным каким-то пшиком и удовлетворения поэтому не принесли, а только усугубили тревогу. Объяснить себе, что именно не так, защитники вряд ли смогли бы и все-таки чувствовали, что сглупили, попались на какой-то трюк, и даже трофейную печеную фасоль разбирать никто не спешил, она так и стояла на асфальте нетронутой картонной пирамидой, как троянский конь.
Таксист из Андижона склонился над коробкой «Тещиной закуски» и заглянул внутрь. Жалкое это продуктовое подношение было оскорбительно. Более того — задумано как оскорбление. Именно поэтому беловолосая чиновница не взяла воду — это был не обмен, а плевок. Снисходительная подачка. Все испортилось вдруг и перепуталось так, что ничего сейчас делать было уже нельзя, чтобы не испортить еще сильнее. Он только не мог понять, когда это произошло, и где он ошибся, и что теперь сказать людям. Вместе с женщинами и детьми их было здесь сорок восемь человек, и выходило, что не делать совсем ничего нельзя тоже.
За спиной у него покашляли, как будто он задерживал очередь. Оглянувшись, таксист увидел немолодого горбоносого бакинца и его русскую жену с голыми плечами. Лицо у нее опять было такое, словно она вот-вот назовет ему адрес и прикажет выключить музыку.
— Мы передумали, — сказала женщина. Мужа она крепко держала под руку. — Мы хотим уйти. Нам же можно уйти?
— Дорогой мой, — сказал бакинец ласково. — Не обижайтесь, но мы и правда пойдем.
Таксист отвернулся к коробке и вытащил банку, сырую и скользкую, как лягушачья кожа; за ней вторую. В стекле колыхалась бурая томатная жижа.
— Алик, позови девочек, — сказала женщина.
Таксист распрямился и первую банку почти насильно, без слов вложил ей в руки, а другую отдал профессору, и оба растерянно взяли.
Юный водитель Газели сидел на корточках у бывшей своей машины и не делал ничего. Он понял, что случилась какая-то неприятность, но боялся помешать и просто ждал, когда его позовут. Потому и не забирался в кабину — чтобы не пропустить момент, когда он понадобится, и сразу быть под рукой. Тем более что кабина ведь тоже была теперь не его, вдруг туда было уже нельзя.