Тополиная Роща (рассказы)
Шрифт:
— Скакун достигнет своей цели, если не мчится сломя голову, — говорил старичок, переступая своими ножками, обутыми в мягкие сапожки. — Где и шагом надо, сынок.
Нурмолды вошел следом за старичком в большую белую юрту. Старичок пробрался к почетным местам, поглядывал оттуда на Нурмолды, который остался у входа, втиснувшись между чернобородыми мужиками в хороших шубах. Поглядывал, будто заново присматриваясь к нему, а сам кивал-кивал, не успевая подладиться к собеседникам.
Жусуп отставил пиалу, сказал:
— Вижу, все собрались.
— Из аулов родового ответвления Али-монал еще не прибыли, — сказал Кежек. — Давайте начнем, они подъедут.
— Здесь Али-монал, — отозвался один из чернобородых соседей Нурмолды. — Наши старики знают, зачем ты позвал нас, Жусуп. Послали сказать: в Персию не пойдут — ни с тобой, ни с другим.
Грубый голос чернобородого ошеломил не менее, чем сообщение о Персии. В тишине было слышно, как скрипнул остов юрты, — то, опершись на стену, тяжело подымался Кежек. Жусуп глядел рассеянно, расплетая и сплетая пальцы.
— Адаевцы всегда мыслили согласно со своими вождями, — мягко молвил Жусуп.
Кежек остановился на полпути, набычась, глядел.
— Адаевцы пришли двести лет назад в эти места. Сегодня я уведу их дальше, — продолжал Жусуп. — Уведу, чтобы спасти. Адаям грозит вырождение. Молодежь не способна не только что защитить свой род, она за себя постоять не может. Придет ничтожное поколение, наши парни и девушки пойдут в работники к русским! Всех сгонят в колхозы. Адаев не станет.
По знаку Жусупа поднялся похожий на старую птицу человек с большим кривым носом. Нурмолды узнал белуджа, прислуживавшего им с Рахимом в ночном чаепитии.
— Наш друг белудж, мусульманин, — сказал Жусуп. — Будет нашим проводником.
Белудж поклонился в его сторону и заговорил, не сводя с Жусупа глаз:
— Я родился в Индии, в стране белуджев, прошел Иранское нагорье, кочевал с туркменами в песках, был в Бухаре и Хиве…
Жусуп оборвал его:
— Говори дело!
— Повинуюсь, великий сердар. — Белудж заторопился. — Нигде нет такой воли для человека, как в Хорасане. В Астрабаде! Горные пастбища, водопады…
Нурмолды взглянул на Рахима, перевел взгляд на Кежека. Лица их выражали одобрение.
— Справедливые правители… — продолжал белудж.
Чернобородый перебил белуджа:
— Жусуп, отмени приказ, пусть вернут наших овец.
— Хан не приказывает дважды! — рявкнул Кежек, сделал шаг и стал, удержанный знаком Жусупа.
— Вы остаетесь… стало быть, ваших овец все одно забрали бы в колхоз, — сказал Жусуп.
— Щедрый!.. — трубил чернобородый. — Хочешь за наш счет привязать других к себе?..
Он не договорил: Кежек одним махом вытолкнул всех сбившихся у двери.
Нурмолды, очутившись таким образом за пределами юрты, поглядел вслед чернобородым — они, отряхиваясь, шли к коням. Снял шапку, вытер липкий лоб.
10
Сурай спала у его ног, по-детски подложив руку под щеку.
Через раскрытые двери школьной юрты Нурмолды видел белую юрту. Неподалеку от входа вокруг котла хлопотали женщины, с ними парень: принес топливо и остался, радовался теплу, молодым голосам, запахам мясного варева.
Вышел из белой юрты старик. Нагнулся, взял горсть перевеянного песка. Прощался с этими скудными пространствами, залитыми глиной, изъеденными солонцами.
Стемнело. Съехавшихся продолжали держать в белой юрте.
Вновь разводили огонь под котлом. Бегали, звякали ведрами, тазами. Привезли барана от отары, он лежал за юртой связанный. Нурмолды слышал: поручили барана зарезать Абу.
Возле коновязи похаживал мужик в тулупе.
Абу шепотом подозвал Нурмолды, утянул его за юрту:
— Свалишь коновода, Нурмолды!
— Нельзя! Жусуп отыграется на ауле.
— Свалишь коновода, я угоню коней. Ни одного нашего коня ему не дадим.
— Нет, Абу… Рахим-ага обещает помочь мне бежать.
Абу поспешно отошел: появились два мужика. С винтовками наперевес погнали Нурмолды в степь. Шел позади Рахим, говорил:
— Эх, сынок, оставался бы ты в городе. До чего дожили: адаевец адаевца убить должен!
Открылась впереди черная пасть оврага. Рахим отослал немых мужиков, поглядел, как они уходят.
Краем оврага проезжал верховой, тянул за собой второго коня.
Рахим окликнул его. Верховой приблизился, Нурмолды узнал белуджа.
Рахим обратился к Нурмолды:
— ГПУ на колодцах Жиррык, Кудук, Ахмедсултан. Если они останутся там еще четыре дня, Жусуп успеет увести народ на юг. Если кто и прорвется под пулями туркмен или ГПУ, все одно в Персии жизни рад не будет. — Рахим указал на белуджа: — Этого прихвати с собой.
Белудж, как очнувшись, поднял свое носатое черное лицо, запричитал:
— Не гоните меня, не гоните! Я скажу, я скажу аксакалам, что Жусуп приказал мне хвалить Персию!
— Ты струсишь, раб, как струсил вчера! — гневно сказал Рахим.
— Я знаю, Жусуп застрелит меня, но я устал бояться! Я скажу! — выкрикивал белудж.
— Убирайся! Вот конь, вот степь!
— Жусуп пошлет за мной в погоню! Я скажу правду вашим аксакалам! Я старик, я хочу умереть человеком, а не приблудным псом!
— Убирайся!
— Нет! Нет! Нет! — плачущим голосом твердил белудж.
Рахим хлестнул камчой коня и уехал.
Белудж потянулся было за Нурмолды, однако скоро отстал. Когда Нурмолды окликнул его, белудж развернулся и погнал следом за Рахимом. Помедлив, Нурмолды повернул назад и поехал шагом, рассчитывая, что белудж догонит Рахима на подъезде к аулу и тот увещеваниями вернет черного носатого человека или же белудж одумается и сам вернется.
Из низины, сбегающей к оврагу, выехал Рахим. Его конь ступал неуверенно, низина была в твердых комьях; подобные места называют мозгом.