Торговцы грезами
Шрифт:
Джонни возвращался к нормальной жизни медленно, Джейн сама это видела. Правда, с тех пор, как он начал ходить на протезе, он все больше становился похожим на прежнего Джонни, с каждым днем выглядел все увереннее в себе. И теперь это был почти тот же Джонни, такой же честолюбивый и самоуверенный, каким был до ухода на фронт. Он думал только о кино и о себе, это поглощало все его помыслы раньше, это же занимает его и сейчас.
Джейн почти прошептала:
— Как, ты сказал, ее зовут?
— Уоррен, — ответил он, надевая пальто. — Далси Уоррен.
Джейн медленно кивнула головой. Ей не понравилось это имя. Уж слишком
Ей нравилось, как тонкие струйки воды покалывают кожу. Некоторые женщины предпочитают ванну, но она — душ. Ей было приятно ощущать, как вода растекается по телу, это освежало, давало силы. Выгнувшись, она подставила под струйки грудь. Она чувствовала, как кровь быстрее побежала по жилам, и, глянув вниз, увидела, как ее соски набухли под напором воды. Такое же нежное прикосновение, как и у рук любовника. Она громко засмеялась. Ей нравилось ее тело, она гордилась им.
Теперь пошла мода на плоские мальчишечьи фигуры. Пусть выглядят, как хотят, у нее на этот счет свое мнение! У нее тело настоящей женщины, она хотела, чтобы все знали об этом, и была уверена, что скоро все об этом узнают. Когда она куда-либо заходила, то знала, что все мужчины смотрят только на нее, продолжительность их взгляда зависела от того, с кем они были, — если их сопровождали жены или любимые, то они быстро отворачивались, лишь изредка, украдкой бросая на нее взгляды; если они были одни, то продолжали настойчиво рассматривать ее, и в их глазах явно читалось желание. Ей хотелось, чтобы на нее так смотрели всегда.
Она и в школе была такой, и девочки, быстро узнав об этом, боялись знакомить с ней своих мальчиков. Глупышки! Какое ей было дело до их мальчиков! По сравнению с ней все они были детьми, а ей судьба готовила роль великой актрисы.
Она была рождена стать актрисой. Сколько она себя помнила, жизнь ее семьи всегда была связана со сценой: играл ее отец, играла его сестра, мать Уоррена Крейга. Много раз она рассказывала ей о слиянии двух великих театральных семей американской сцены, Уорренов и Крейгов. Уоррен Крейг был ее единственным сыном, имя ему дали в честь семьи его матери, и при крещении его отец хвастливо сказал: «Когда-нибудь это имя станет самым великим в истории театра». И это было похоже на правду.
Именно поэтому она никак не могла понять, почему ее не пускали на сцену? Еще ребенком ей нравилось разыгрывать роли, ее домашняя жизнь была постоянной борьбой за главное место на сцене. Иногда ей удавалось занять его, но чаще всего это место занимал ее отец, и очень редко мать — у бедной женщины не хватало на это сил, она получила такое право лишь в тот день, когда уже лежала при смерти, и даже тогда отец попытался все внимание перевести на себя.
Она очень хорошо все помнила, ей было в ту пору одиннадцать лет. В затемненной комнате стояла тишина, и внезапно ее отец принялся громко рыдать, положив голову на кровать умирающей матери: «Не оставляй меня, дорогая! — рыдал он безутешно. — Не оставляй меня!» Это было очень трогательно. Все, находившиеся в комнате, — доктор, медсестра и слуга — стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она положила руку на плечо отца и шепнула ему на ухо, чтобы никто не услышал:
— Ты переигрываешь, папа, — сказала она.
Он быстро кивнул ей головой и прошептал в ответ:
— Я знаю, но маме это должно очень нравиться.
Театр был у нее в крови, и с этим ничего поделать было нельзя. Она рождена была играть, как некоторые рождаются, чтобы рисовать или сочинять музыку. Она приехала в Нью-Йорк в уверенности, что ее двоюродный брат Уоррен даст ей такую возможность, но она не приняла во внимание жену Уоррена.
Только бросив первый взгляд на Далси, Синти Крейг молча взмолилась о помощи. Кокетка с натуральными белокурыми волосами — не самая идеальная спутница для пары молодоженов во время их медового месяца, но сделать она ничего не смогла. Уоррен продолжал упрямо настаивать, что Далси может находиться с ними столько, сколько захочет. И Далси осталась.
Синти пыталась даже дать Далси небольшие роли в пьесах, которые они ставили по пути, но Уоррен решительно был против: «Ей еще рано, — говорил он. — Ей еще нужна хорошая подготовка, а потом посмотрим, что из этого выйдет».
Глядя на Далси, Синти думала про себя, что девушке с такой фигурой совсем не нужна сцена, ей прямая дорога к Зигфриду, он бы нашел ей применение, он бы раздел ее на девять десятых и заставил прохаживаться по сцене. Но Синти забыла одну важную деталь: Далси могла играть, ей был нужен один-единственный шанс.
В конце концов Синти сдалась и решила дать Далси совет: «Тебе бы не составило никакого труда заполучить роль, если бы ты похудела и коротко постриглась. Тогда бы ты не казалась девушкой в стиле ретро, и, возможно, какой-нибудь продюсер дал бы тебе шанс».
Далси смерила ее худенькую фигурку с головы до ног презрительным взглядом, и Синти вспыхнула. А Далси, откинув голову назад, чтобы ее волосы засверкали, произнесла:
— Мне нравится быть такой, какая я есть.
Вода всегда оказывала на нее благотворное действие. Она повернулась, подставив под душ спину, и прислушалась. Ей показалось, что звонит телефон. Подождав минутку, думая, что кто-нибудь ответит, она вспомнила, что прислуга уже ушла, и в квартире теперь никого, кроме нее, нет. Недовольно вздохнув, она протянула загорелую руку к крану и выключила воду.
Выйдя из ванной, быстро набросила на себя полотенце, прошла в гостиную и подняла трубку.
— Алло? — сказала она.
— Далси? — раздался голос. Она сразу узнала его, но сделала вид, что не узнала.
— Да, это я, — ответила она.
— Это Джонни, — раздался счастливый голос. — Что ты делаешь сегодня вечером?
Джонни Эйдж был хорошим парнем, но не более того, он мог говорить только о картинах, он понятия не имел, какие чувства у нее вызывал театр. Она встретилась с ним несколько раз. Он присылал ей розы перед каждым свиданием, но сегодня она была не в настроении видеться с ним.
Она укоризненно сказала:
— О, Джонни, почему же ты не позвонил раньше? Я только что договорилась с одной подругой, что приду к ней в гости, и теперь никак не могу это отменить.
В голосе Джонни послышалось разочарование.
— А как насчет завтра?
— Не знаю, может, Синти и Уоррен что-нибудь предложат, — сказала она. — Почему бы тебе не позвонить завтра утром?
В его голосе снова зазвучала надежда.
— Ладно, я позвоню завтра. До свидания, Далси.