Торговец шелком

Мой отец умирал на койке в продуваемой сквозняками богадельне, в окружении таких же как он бедолаг. Его губы дрожали в слабом свете далёкого очага. Он пытался что-то сказать, но тяжёлые вздохи и беспокойные стоны, храп и сонное бормотание окружающих нас людей заглушали его голос.

Я с гневом и отвращением смотрел на опустошённое алкоголем тело. Этот человек заложил наш дом, продал драгоценности моей матери и вложил все свои сбережения в отправку торгового каравана на далекий остров Арекима, чтобы приобрести

Только один из ушедших с караваном людей вернулся обратно живым, мальчик. Но он не привёз ничего, кроме лохмотьев на теле, и призраков, которых никто кроме него не видел, в голове.

Когда его пытались расспрашивать, что случилось с остальными, он приходил в возбуждение, смеялся, плакал, кричал: «Бегите! Бегите!» – и набрасывался на тех, кто его окружал. Его пришлось запереть и кормить успокоительным, пока безумие не покинуло его тело.

Мерцающий шёлк был не более чем мифом. Ставка отца стоила нам всего. Трагедия нашей семьи стала поучительной историей, притчей во языцех. Кредиторы не оставляли нас в покое, пока однажды ночью моя мать не повесилась, не выдержав позора, а отец с тех пор не расставался с бутылкой. И вот теперь он лежал здесь, умирая.

Он жестом поманил меня подойти поближе. Я наклонился и приложил ухо к его губам. Каким бы он ни был недостойным отцом, я был обязан выслушать его последние слова.

– Мерцающий... шёлк...

Я вскочил, охваченный гневом. Даже на пороге смерти он всё ещё не расстался со своими безумными фантазиями.

Его дрожащие пальцы медленно потянулись за пазуху, что-то нащупывая подле сердца, и когда, наконец, он вытащил руку, я увидел зажатый в кулаке маленький лоскут ткани.

Я неохотно принял эту вещь из его рук. Это был лоскут шёлка, но прежде мне никогда не доводилось держать подобный шёлк в руках. Казалось, мои пальцы сжимают что-то сотканное из нитей дыма и воды. Он казался нереальным и чудесным, словно прикосновение к коже прекрасной девушки. Я посмотрел сквозь лоскут на огонь очага, и свет и тени переливались внутри него, словно расплавленное золото.

Губы моего отца продолжали двигаться. Я снова приложил к ним ухо.

– ... великолепный... настоящий... очень дорогой...

Его дыхание остановилось.

*** 

Я смотрел на крошечный квадратный лоскут в моей руке, мерцающий при дневном свете. Я не мог сказать какого он цвета. Казалось, он вобрал в себя сразу все цвета радуги. Он лежал на моей ладони словно обрывок сна.

Если я хочу восстановить честное имя отца, я должен доказать, что его мечты были реальны.

И я отправился в долгое и опасное странствие вдоль Шёлкового пути на таинственный Запад. Я прошел через халифат Онтарио, где золотистые медведи преградили мне путь, и мне пришлось ублажать их подношением сушёной рыбы. Я пересёк Республику Тибет, где коварные колдуны отправляли железных големов охотиться на путешественников. Я миновал Империю Новой Калифорнии, где вели свою торговлю наглые людоеды. Когда я добрался до края земли, я сел в каноэ и стал грести на запад.

Наконец, после нескольких дней проведённых в море, я добрался до Арекимы, острова, куда солнце приходило отдохнуть. Я был полумёртв, бредил от жажды, и потерял сознание, едва ступил на берег.

Я пришёл в себя в мягкой кровати в небольшом коттедже с большими, светлыми окнами, в которые проникали лучи утреннего солнца. Надо мной склонилась самая прекрасная женщина, что я когда-либо видел: тёплая оливковая кожа, широкие зелёные глаза и серебристые волосы, которые блестели, как покрытая каплями росы паутина в лучах рассветного солнца. Она приложила руку к груди и сказала: «Тая».

Я в ответ указал на себя и произнёс: «Сану».

Помня о судьбе мальчика из пропавшего каравана, я был предельно осторожен. Я был уверен, что народ Арекимы ревниво охраняет тайну мерцающего шёлка. И терпеливо ждал подходящей возможности.

Тая жила одна. Как я понял, она унаследовала от своих покойных родителей достаточно денег, чтобы жить в комфорте и достатке. В течение нескольких последующих недель, когда стараниями Таи моё здоровье пошло на поправку, она стала брать меня на прогулки по острову, чтобы познакомить меня с его видами, запахами и звуками. Меня восхищали и мягкий климат Арекимы, и элегантные дома, и культура местных жителей, и неторопливый темп их жизни. Постепенно она также обучила меня своему языку.

Таю, никогда не покидавшую Арекимы, приводили в восторг мои рассказы о приключениях, которые я испытал по дороге сюда. И, конечно же, внимание прекрасной женщины заставило меня преувеличивать опасности, добавлять драматизма, я продолжал говорить, пока сам не начинал терять грань между правдой и вымыслом. Я рассказывал историю за историей, словно жонглёр, подбрасывающий кольца всё выше и выше в воздух.

Я улыбался, когда Тая ахала, слушая рассказы о моих безрассудствах, и обнимала меня, даже не отдавая себе отчёта в том, что делает.

Медленно, но верно я завоёвывал её сердце. Медленно, но верно в моей голове складывался план.

Я ни на мгновенье не забывал про мерцающий шёлк. Но, хотя в Арекиме я видел много шёлка, по большей части высокого качества, мне не попалось ничего, что напоминало бы лоскуток ткани, который я прятал возле сердца.

Однажды, когда Тая повела меня на ту часть острова, где прежде мы не бывали, мы увидели рощу.

Издалека казалось, что деревья, словно фата невесту, окутывает тонкая воздушная плёнка. Подойдя ближе, я увидел, что с каждой ветки и с каждого листа свисают толстые нити паутины, они тянулись от дерева к дереву, создавая колеблемую ветром ажурную сеть. Казалось, паутина переливалась сразу всеми цветами радуги.

Так вот в чём заключался секрет мерцающего шёлка. Его производили не шелкопряды, а пауки.

 – Я хочу его получить, – заявил я.

Она обеспокоенно рассмеялась.

– Это источник нашего богатства, – сказала она. – Только двадцать рулонов в год можно вывезти с острова. Мы отдаём их принцам и султанам в обмен на горы золота, драгоценных камней, и обещания защищать наш остров.

– У меня нет ни золота, ни драгоценных камней, – сказал я. – Но я должен получить этот шёлк.

– Это невозможно, – ответила она. – Всякий, кого поймают на краже, будет казнён.

Её ответ меня не удивил. Я предполагал существование подобных законов.

Видения богатства и славы, которые ожидают меня по возвращении домой, если я смогу заполучить мерцающий шёлк, переполняли меня. Наконец, имя моего отца перестанет быть синонимом глупости. И не важно, как я заполучу желаемое – честным путём, хитростью или силой – меня навсегда запомнят как человека, принёсшего домой сокровища Запада.