Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца
Шрифт:
Дверь открылась, на пороге появилась женщина, подозрительно осмотревшая меня. Ей было лет сорок, волосы начали забывать о завивке, на пластиковом фартуке были видны разноцветные пятна и прочие следы домашних забот.
— Что вам нужно?
Я собрался с мыслями и достал блокнот и шариковую ручку.
— Я сотрудник Института Геллапа, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на ряд вопросов.
Ее глаза вспыхнули, лицо расцвело от улыбки. Возможность ответить на идиотские вопросы и высказать никого не интересующее мнение вносила в ее мрачную
— О-о, Институт общественного мнения. Боже милостивый, конечно, я уделю вам минутку.
Как же люди могут заблуждаться! В действительности она могла бы посвятить этому месяцы. Я безнадежно посмотрел на дождь и неожиданно чихнул.
— О-о, входите же.
Ей пришлось отойти, чтобы позволить мне переступить порог, затем она прошла в приятного сиреневатого цвета салон с медными кастрюлями, розовыми фарфоровыми слонами и тарелками с барельефами, разного размера, расставленными повсюду. В углу низко стоял телевизор, подобно пьедесталу Будды, а обрамленный цветами ковер был приглушенных тонов. Я уселся на красного цвета диванчик со спинкой из кожзаменителя и такой неудобной формы, словно делали его для факиров.
— Чем я могу вам помочь?
Мне бы надо было попросить у нее двойной скотч и полкоробки аспирина, но дело превыше всего. Я грустно посмотрел на свои полустершиеся записи в блокноте. Я уже начал считать эту работенку ненужной тратой времени. Она была пятнадцатой из опрашиваемых, а я все еще не нашел того, что искал.
— Понимаете, мы изучаем статистику перемещения населения. Для начала, не могли бы вы мне назвать вашу фамилию.
Фамилия была Локвер.
— А имя вашего мужа?
Имя ее мужа было Сесил. Я не представлял себя Сесилем, и по всей видимости он был староват для меня.
— Есть ли у вас дети?
Она грустно покачала головой. Я невольно посмотрел на многочисленные фотографии, большей частью в посеребренных рамках, на темную фанерную мебель, отделанную ясенем и стоящую на металлических ножках с медными наконечниками.
— Наш сын умер два года назад.
Я хотел изобразить сочувствие в связи с потерей, но мое сердце радостно забилось: цель была близка.
— Сожалею, — сказал я с грустью профессионального агента похоронного бюро.
— Это большая потеря, — грустно кивнула она, и я понял, что покойный сын был ее излюбленной темой. — Ему было всего двадцать четыре года. Авария с мотоциклом. У него так хорошо все шло… Он работал в «Отеле де Билль», представляете? Те, кто с ним работал, прислали прекрасный венок. Они сказали, что в службе дезинфекции подобного ему не будет.
Я чуть было не рассмеялся и высморкался, изобразив сожаление. Возраст сходился и, самое главное, он был мертв.
Я задал ей массу вопросов: была ли она за границей, был ли там ее муж, имелись ли у них заграничные паспорта? Нет, во время отпуска они
«Не в Сен-Тропез же тебе отправляться, золотце», — мысленно сказал я про себя.
Затем я подсунул коварный вопросик:
— А был у вашего сына заграничный паспорт?
— О нет, он ездил всегда вместе с нами. Джаспер был хороший мальчик.
Джаспер, надо же? Джаспер Локвер. Неплохое имечко. Лично я сказал бы, что Джаспер был большим простаком, если ездил в Торки со своими мамой и Сесилем, но воздержался от замечаний. Попытался вскользь выяснить, не планировали ли они зарубежных путешествий, но безрезультатно. И поднялся, собираясь уходить. Я еще раз высморкался и почувствовал, что мои намокшие брюки прилипли к ногам. Я ненавижу простуду, ибо уверен, что переношу ее хуже всего, а находиться вне дома в подобное время — просто кошмар.
— О, у вас ужасный насморк. Неужели вы обязаны работать в такую погоду?
— Да, иначе мне не заплатят. У меня, знаете ли, жена и две малышки. Я не могу позволить себе уйти в отпуск.
Она высказала свои замечания по поводу моей работы и моих мифических работодателей, прежде чем проводить меня. Я пошлепал по грязному тротуару до метро. Проходя мимо местного викториано-готического храма, освященного в честь святой Катерины и Всех Пресвятых Дев, я записал имя кюре, преподобного Таркса, а также часы его службы.
Вернувшись к себе, я надолго засел в ванну, наглотавшись всяких снадобий от простуды и немалого количества крепких напитков. Затем, включив электрический обогреватель, я улегся в постель и попытался уснуть. Теперь Джаспер может подождать, пока я не избавлюсь от вируса, а то можно подхватить и плеврит.
Служащий в Сомерсет Хауз был очень любезен, когда я пришел снять копию свидетельства о рождении Джаспера. Цена вполне устраивала. Теперь мне нужно было состряпать любезное письмо преподобному Харди Тарксу и директору местной школы, фамилию которого нашел в справочнике, говоря себе, что они должны были знать Джаспера Локвера в последние пять лет. Потом я изготовил свои фотографии. В Форин офис очень быстро проверили, что никто с подобной фамилией из данной местности не имел заграничного паспорта. Единственным паспортом бедолаги Джаспера был тот, с которым он ушел на полтора метра под маргаритки.
Мой паспорт был восхитителен в своем синем переплете. Я немного размечтался, прежде чем отправил его в свой банковский сейф. Маловероятно, чтобы директор, нервничавший каждый раз при моем появлении в его финансовом заведении, мог подумать, что в пакете могут храниться такие документы, и он будет более расслаблен в следующий раз, когда я попрошу у него кредит.
Кроме свободы передвижения, паспорт новоявленного Джаспера Локвера давал мне возможность получить другие документы. Мой начальник Руперт Квин из VI Пи-Эн не имел к ним никакого отношения.