Торговка счастьем
Шрифт:
– В общем, Сомов оказался сдвинутым на всю башку! – радовался Вадик, глотая сладкое мясо, кажется, не пережевывая. – Сначала вызвался в армии баранам глотки резать, когда им живой скот в часть пригнали. Никто не согласился, включая повара. А он с радостью. Никто не обратил внимания на это. Парень, мол, для всех старается, и все такое. А потом его пару раз по ночам возле кроватей сослуживцев заставали с ножом. Стоит, говорит, нож держит и на шею спящего товарища таращится безумными глазищами. Ну, ему пинков надавали, на «губу» посадили. И вроде забыли. А он возьми и через месяц порань одного парня во сне. Если бы тот не спал так чутко, то конец бы ему. А так только глубокую царапину оставил. Тут уж «губой» не отделались. Послали на обследование. Дали заключение, что у него
– И все?
Алексеев вяло жевал пирожок с мясом, почти не чувствуя вкуса. Картинка складывалась! Странная картинка, сложная, из растерзанных фрагментов, никак не подходящих друг другу и не желающих формироваться в логическую завершенность. И вдруг получилось!
– И куда его из армии отправили, Вадик? – понял сразу Алексеев, что это еще не конец истории. – Домой?
Так не могло быть. И не было.
– Его из части отправили на обследование и лечение сначала в военный госпиталь. А когда было составлено заключение комиссии и его комиссовали, то перевели в обычную психушку. И там он пролежал месяца два. Выписался. Встал на учет, периодически укладываясь на обследование. Потом его отпустили в родной город.
– Так, стоп! А стоял на учете и лечился он не у себя?
– Никак нет, товарищ капитан, – ликовал Вадик, осторожно, над тарелочкой, откусывая от пирожка с творогом, который безбожно рассыпался крупинками. – Он лечился в городе, в котором служил.
– И? В чем подвох? Чего морда такая довольная?
– А вот тут я перехожу к основной части своего повествования! – Вадик отставил тарелочку с пирожками в сторону, поправил джемпер. – Сомов служил в том городе, где у Геннадия Свиридова было зарегистрировано частное сыскное агентство. По утверждениям участкового, так себе конторка. Дел почти не было. В основном выслеживал неверных супругов.
– И?! – Алексеев проглотил большой кусок пирожка, забыв прожевать. – Сомов что, как-то пересекался со Свиридовым? С его женой загулял? Или, прости господи, горло ей перерезал?! Она же умерла? Правильно?
– Правильно, товарищ капитан. Умерла. Только не от ножа. И с Сомовым она не загуляла. И умерла через несколько лет после его отъезда.
– Так от чего она скончалась?!
– Она была старшей медицинской сестрой в той самой психиатрической клинике, где лечился Сомов. И, по утверждениям ее подруг, там она и подсела на наркотики! Это долго скрывали. Настолько долго, настолько можно было. Даже муж поначалу не замечал, часто находясь в командировках. Потом ее уволили. И она быстро сгорела. Участковый по моей просьбе полгорода обегал. С подругами бывшими встретился. С матерью. Все винили ее мужа, который уделял ей мало внимания, занимаясь проблемами в других семьях. И детей у них не было. В общем, все сошлись во мнении, что причина смерти Свиридовой – неудавшийся брак. Но мы-то… Мы-то с вами знаем, что это не так, товарищ капитан!
– И Свиридов появился в нашем городе не случайно, думаешь ты. – Алексеев ткнул в его сторону масляным после пирожка пальцем. – Он искал Сомова, считаешь? Он его выслеживал? А чего так долго искал? Погоди, отвечу! Потому что на тот момент он был Истоминым, так?
– Совершенно верно! Он был Истоминым. Он стал Сомовым позже, фамилию матери взял.
Вадик достал из ящика стола упаковку влажных салфеток и аккуратно, палец за пальцем, обтер салфетками ладони. Три штуки у него ушло на гигиенические процедуры. Алексееву хватило листа формата А4, которым он вытер руки и тут же в мусорную корзину отправил.
– Другими словами, наш «таксист» шел по следу Сомова, решив ему отомстить за смерть жены? Приехал в наш город, нашел его, понял, что он общается с кем?
– Со своим однокурсником Дмитрием Дворовым. И что-то темное творят эти двое, – подхватил Вадик с воодушевлением.
– Он является к старшему брату – лицу серьезному и влиятельному, не запятнавшему себя никаким криминалом и… – продолжил Алексеев. – И рассказывает ему обо всем. Тот верит или нет? Скорее всего, не очень верит, раз они вдвоем сидели в засаде возле Васильковой пустоши, где на них напоролся Зубов. Но, лейтенант, много времени они их выслеживали. Больше года! Что так? Собирали доказательную базу?
– А может, Лев Дмитриевич верить не хотел? И не верил в то, что брат его таким дерьмом, пардон, занимается! Может, в самом деле доказательств не было? А когда появились…
Вадик внезапно умолк. И Алексеев завершил его мысль:
– А когда появились и он предъявил их своему младшему брату, тот просто взял и убил его. Получается, так?
– Получается, так.
– Но ведь могло быть и по-другому, лейтенант. – И Игорь поморщился, представив, как разносит их версию полковник в пух и прах. – Свиридов мог сам, не без помощи Сомова, подсадить свою жену на наркотики. Надоела! Устал от упреков! Или еще какая причина могла быть. Другая женщина, к примеру! Потом, после ее смерти, он находит Сомова. Они едут сюда к его однокурснику и… И знакомятся с его братом, лицом влиятельным и, что немаловажно, богатым. И Сомов начинает работать на Льва Дмитриевича. А Свиридов его охраняет. Как тебе такая версия?
Удивительно, но именно эту версию полковник не принял.
– Нет, капитан. Видимо, ты был прав, защищая покойного Дворова. Вряд ли он был в курсе грязного бизнеса своего брата. Ко мне тут старый друг приехал, – кивнул он в сторону пожилого дядьки в штатском, сидевшего на диване с обивкой под кожу. – Появилась кое-какая новая информация в деле о крупных поставках наркотиков в их область. Алексеевич, сам расскажешь или мне?
Алексеевич ворохнулся на диване, скрипнув искусственной диванной кожей. Тяжело поднялся и прошел к столу. Сел напротив Алексеева, дав тому возможность себя как следует рассмотреть. Лицо капитану понравилось – волевое, симпатичное, гладко выбрито. Взгляд властный, умный. Почти новенький пиджак был тесноват, из чего Алексеев сделал вывод, что покупался тот давно и надевался редко.
– Насмотрелся? – догадливо хмыкнул гость полковника и протянул Игорю руку. – Иван Алексеевич. Думаю, этого достаточно.
Игорь пожал ему руку, назвался.
– В общем, так… – Иван Алексеевич, по примеру своего старого друга, погладил себя по голове. – Мы долго не могли понять, откуда и как поставляются в наш город наркотики. Ни осведомители не знали, ни наружное наблюдение ничего не дало. Не одна умная голова над этим думала. Вокзалы были под наблюдением, собачек запускали. Почтовые отделения проверяли… Все без толку. И вдруг повезло. Приходит в отдел полиции по месту жительства старушка божий одуванчик и решительно заявляет, что ее соседка, которой под восемьдесят, творит что-то противозаконное. У нее спрашивают, что именно? Отвечает: не знаю, но чую, что что-то не так. Сам знаешь, как у нас «любят» таких заявителей. Ей пообещали разобраться с ее соседкой, адрес записали и отправили домой. И забыли. А она через месяц снова в отдел заявилась. Что, говорит, предприняли? А заявления ее и не нашли. Она разбушевалась, пошла прямиком к начальнику, там шум подняла. Ее на меня и спихнули…
Иван Алексеевич ненадолго замолчал. Потом в двух словах объяснил Алексееву, за что и когда его в должности и чине понизили.
– В общем, представить можешь, капитан, как я обрадовался! – фыркнул Иван Алексеевич и, сморщившись, как от боли, попытался одернуть тесный пиджак. – Делать нечего! Начал работать! А то, думаю, чего доброго, еще ниже опустят. До постового! Сели с ней, чай пьем, это я ее таким образом умилостивить решил. А она возьми и скажи: вы, говорит, товарищ подполковник, могли бы на меня сахар не тратить, жаловаться больше не стану. Раз вам дела нет, мне – тем более. Честно? Я опешил от такой проницательности. Думаю, старушка не проста. Начал задавать вопросы. С чего, мол, возникла уверенность, что соседка занимается противоправными действиями? Она же старушка! Ей скоро восемьдесят, и все такое. А она… Я, говорит, не дура совершенная, чтобы не задаться вопросом: зачем восьмидесятилетней старушке почти каждый месяц по три килограмма копченого сала и чеснока?