Торикаэбая моногатари, или Путаница
Шрифт:
— Не может быть, чтобы в ближайшее время не представилось удобного случая, прошу тебя, устрой так, чтобы я мог увидеть ее, — его слова шли из глубины сердца.
Саэмон было искренне жаль его, она заплакала и сказала:
— Все эти годы Советник искренне любил ее. Он всегда отзывался о Ённокими с уважением, они беседовали с нежностью, но настоящей близости, такой любви, как нынче принято, он боялся больше, чем это можно себе представить. Они разговаривали, будто подруги — так они и жили. Мне было стыдно, но я пожалела вас, когда увидела, как вы сгораете от любви и нетерпения, у меня слабое сердце, много раз я провожала вас к ней. Уж и не знаю, что там случилось, но только после того, как Советник вернулся, он делает вид, будто стесняется ее — приходит тайно, не остается на день, но любовь их совсем не та, что была раньше, она окрепла, они выглядят близкими людьми, да к тому же зимой она забеременела, и его любовь от этого сделалась еще сильнее. Садайдзин и другие не особенно радовались прежним двум дочерям, а сам
Саэмон была еще юна и, естественно, горевала, видя, что другая женщина оттеснила ее хозяйку. Сайсё ответил только:
— Мне понятно, почему Ённокими так считает, но почему и ты так строга ко мне? Не ожидал!
Когда Сайсё слушал рассказ Саэмон про то, что Ённокими забеременела, он никак не мог понять, что все это значит, и совсем растерялся. Только он хоть на чуть-чуть оставил своими мыслями Химэгими, как снова тоскует о ней. Это было невыносимо, он почти ничего не говорил, вид у него был растерянный, в мыслях — смятение:
— Что ж, уже стемнело. Тебя хватятся, — сказал он. — Возвращайся обратно.
Саэмон подумала, что была слишком сурова и ее рассказ ранил его, она, конечно, расстроилась. Покидая Сайсё, она оглянулась.
Пока Советник находился в своей усадьбе на Второй линии, Саэмон потихоньку поведала Ённокими о своем разговоре с Сайсё. Хотя это и заставило ее разрыдаться, но она твердо решила отказать Сайсё в свидании, несмотря на то, что продолжала любить его. Ей не в чем было упрекнуть Советника, его любовь становилась все сильнее, а после того, как она забеременела, он стал еще нежнее, и теперь он любил ее не меньше, чем Сайсё. Хотя ей было стыдно и страшно от его настойчивости в самом начале, понемногу она привязалась к нему. Сейчас ее первым делом волновало, что могут сказать люди, что подумает ее отец, а потому она не смела поставить Советника и Сайсё на одну доску.
Мысли Сайсё смешались. Он плакал уже не об одной Химэгими, но и об очень многом другом — чего и не высказать. Утопая в реке слез, он встретил рассвет. «О, если бы хоть раз оказаться с ней рядом, поговорить с ней, посмотреть на нее!» — думал он.
Теперь он решил оставить свое затворничество. Сайсё узнал день, когда Советник должен был обязательно явиться во дворец, и отправился туда. Будто невзначай он остановил взгляд на Советнике. Тот, как и следовало ожидать, повел себя так непреступно и холодно, что и не заговоришь. Сайсё почувствовал себя отвратительно. В связи с нынешним положением своей сестры — Распорядительницы женских покоев — Советник постоянно находился во дворце. Сайсё выслеживал его и ходил за ним тенью. Вакагими находил это неподобающим. Младшая принцесса Ёсино очень грустила, и Вакагими думал, как с ней быть. Сайсё не встречался больше с той, что разделила его любовь, и забыл ту, о недостижимости которой вздыхал, он оставил прежнюю легкомысленность и стал серьезным. «А что, если разрешить ему увидеть младшую принцессу Ёсино? У Сайсё такое чувствительное сердце, если он ее увидит, влюбится всерьез». Однако вспомнив то, что произошло между Сайсё и Ённокими, он подумал:
«Нет, глупо позволить ей привязаться к такому человеку!»
В двадцатых числах четвертой луны, когда праздники Камо [22] закончились и во дворце наступила тишина, Вакагими вспомнил, как Химэгими как-то при случае рассказывала ему о даме из Живописного павильона, и он отправился туда. Женщина не забыла о тех ночах, когда мужчина на удивление нежно беседовал с ней, даже когда он исчез неизвестно куда, она вспоминала о нем с печалью, тоскою и грустью. И в эту ночь она в задумчивости глядела вдаль, и вдруг поняла, что перед ней в ночной темноте вырисовывается его лицо. Хотя она была в обиде на него за те месяцы, когда от него не пришло ни одной весточки, ее сердце забилось, она хотела что-то сказать, но так разволновалась, что не могла произнести ни слова. Ей хотелось, чтобы он понял: она его заметила, — и она со вздохом прочла:
22
Праздники Камо — праздники в святилищах Камо (Верхнем и Нижнем столичных храмах) — самые значительные храмовые
Услышав стихотворение, Вакагими подумал, что, это, должно быть, та самая женщина, его охватило то же желание, что и ее, он приблизился.
Что ж, я не удивлен — Луну, Что ночью Вместе видели, И я не позабыл.Его голос и облик были неотличимы от Химэгими даже для тех, кто привык слышать и видеть его днем и ночыо, а малознакомому человеку ничего другого и в голову не могло прийти. Как и раньше, он стоял и нежно разговаривал с ней. Она была совершенно за себя спокойна: в прошлом она привыкла проводить с ним вечера именно таким образом, отчего бы теперь ему вдруг повести себя легкомысленно, в обычной для этого мира манере? Вакагими нашел ее более привлекательной, чем он ожидал — очень нежной и милой. Ему не хотелось покидать ее, он тихонько проскользнул в ее комнату и закрыл за собой дверь. Она была удивлена и озадачена.
— Я не ожидала, что вы так нетерпеливы, — она побледнела, но он был так сдержан, что она забыла про свое беспокойство.
Он успокоил ее, и вот уже между ними не осталось преград. Что она могла поделать! Месяцами она с грустью думала о нем, она сама заманила его своим стихотворением. Какая досада! Она расплакалась. Вакагими же подумал, что хотя она и не принадлежит к его кругу, но все равно она вполне привлекательна, и, похоже, она не из тех, привыкших ко всему женщин, что служат во дворце. Он был огорчен, понимая, что она не может стать одной из его жен, но он не сможет и сразу забыть ее. Вакагими говорил с ней нежно и сердечно.
Им не пришлось ждать наступления рассвета слишком долго. Женщина, естественно, чувствовала себя весьма неловко. Вакагими был растерян. Он тихо открыл дверь, месяц был все еще виден, свет проникал в каждый уголок комнаты. Нечего и говорить — мужчина был беспримерно прекрасен. Женщина тоже была очень изящна, она расположилась сразу за раздвижной дверью. Вакагими было трудно попрощаться с нею, он медлил.
А в это время Сайсё по своему обыкновению крался тенью за Вакагими. Когда мужчина стал что-то тихонько говорить, Сайсё прятался за углом и подслушивал. Это был голос Химэгими! Обрадовавшись, он прислушался внимательнее. Мужчина очень нежно говорил о том, что долгое время они были просто друзьями, но теперь так случилось: они «перешли перевал встреч», поэтому впредь им придется беречься людских глаз, он не сможет вести себя только по велению сердца. Женщина горько плакала — боялась, что это их последняя встреча, но даже если они поддадутся желанию, увидеться будет все равно непросто. Они говорили друг другу о том, как это тягостно, и мужчина никак не мог уйти. Сайсё внимательно слушал: «Не может быть! Что все это значит? В последние месяцы Советник без всякого разбора стал вести беседы с самыми разными придворными дамами, он утерял всю свою прежнюю серьезность. То он разговаривает с Тюдзё-но Найси, которая служит государю, то с Сайсё-но Кими, которая раньше служила Распорядительнице женских покоев. Люди шепчутся, что когда он бывает на ночной службе во дворце, останавливается и заговаривает с дамами без всякого повода. Наверное, это преувеличение, чего только не напридумывают люди, это просто невозможно. Но услышанное мною так удивительно, я будто во сне, может ли такое быть, что это не она?» — Сайсё напрягал зрение, желая рассмотреть мужчину.
Вакагими сложил:
Пусть рассвело, Но, видишь, месяц-тень Хранит мою любовь. До следующей встречи Пусть он напоминает обо мне.Догадавшись по шороху, что он потихоньку уходит, женщина прочла:
Печальна Жизнь моя. Должно бытъ, оставаться в мире Мне не дольше, Чем месяцу, когда уж рассвело.Она была очень грустна, но поскольку стало совсем светло, он ушел, так, кажется, и не дослушав. Сайсё увидел его, ошибиться было невозможно, это была Химэгими. Когда мужчина проходил мимо, Сайсё не смог сдержать своего изумления и схватил его за рукав одежды.
— Кто здесь? — Вакагими вздрогнул и обернулся. Это был Сайсё. Быть замеченным в подобном легкомыслии именно им было еще более досадно, чем если бы на его месте оказался кто-то другой.
Вакагими остановился и повел себя так, как будто ничего и не случилось. У Сайсё ручьем текли слезы:
— Ты ведешь себя так, как будто мы не знакомы, я тебе чужой, мы живем врозь, ты обо мне не думаешь. Я так переживаю, я вовсе не хотел заговаривать с тобой, но сердце не повинуется мне, мне так не терпится, что я делаю это вопреки самому себе.