Торлон. Трилогия
Шрифт:
От обводного канала до Стреляных стен располагался Малый Вайла’тун, усилиями многочисленных эделей, мергов и торговцев превратившийся за последние зим десять — пятнадцать в средоточие денег, знатности и почета. Жить здесь было одно удовольствие, правда, удовольствие недешевое. И хотя сам частокол появился относительно недавно, зим пять назад, появление его было все же не причиной, а скорее следствием происходящих в окружении замка изменений.
С другой стороны к Стреляным стенам примыкала некогда широкая, а теперь все более сужающаяся полоса добротных домов, в которых обитали те, над которыми злую шутку сыграли оружейники и лучники. Если бы луки были потуже, а руки посильнее, многие из этих неудачников жили бы сейчас в Малом Вайла’туне.
Сужалась полоса за счет перехода домов и участков в руки оборотистых перекупщиков и лавочников, а также по причине ветшания лачуг, занимаемых сосланными сюда калеками, среди которых, насколько было известно Тэрлу, попадались и не всегда благонадежные люди. Не в смысле их преданности потомкам Дули, а в смысле пренебрежения общепринятыми правилами и порядками. Открыто они пока никого не грабили и тем более не убивали, но ходили неутешительные слухи о том, что появляться в тех местах невооруженному торговцу или женщине без сопровождения не стоит.
Если вплоть до этих мест вабоны селились кучно, пусть и не стена к стене, но уж точно забор к забору, то дальше открывался столь любимый Тэрлом простор полей и садов, не огороженных ничем, кроме естественных преград в виде пашен, оросительных каналов да кустов хмеля, винограда и прочих выращиваемых повсюду культур. Поля простирались до самого Пограничья и, широкой дугой обступая Вайла’тун, достигали по обеим его сторонам берегов Бехемы, облюбованных поселениями рыбаков. Среди полей терялось с полдюжины деревень, называвшихся тунами и представлявших собой несколько изб, обнесенных общим забором, да десяток-другой отдельных хозяйств, торпов, принадлежавших, как правило, одной большой семье, стесняемой рамками деревни, или отпетым нелюдимам, пожелавшим не сковывать себя общественными устоями.
Наконец, последним местом, где можно было встретить вабонов, оказывались военные заставы, разбросанные по всему Пограничью, начиная с заставы Тулли на опушке леса и заканчивая той, что имела несчастье быть возведенной у самой кромки Мертвого болота. Жизнь там текла по своим законам. Законам, основанным на жесткой, если не сказать жестокой дисциплине и безоговорочном подчинении предводителям. Это был мир настоящих мужчин, бесстрашных воинов и будущих героев. Во всяком случае, так говорили родители, воспитывая проказливых детей. И дети верили. Когда-то Тэрл тоже разделял эти взгляды, считая за честь быть принятым в ряды мергов, а позже — участвуя в рейдах на разрозненные стойбища лесных дикарей. С тех пор многое изменилось. Сейчас гордость за настоящих виггеров, верой и правдой защищавших подступы к родному Вайла’туну, сменилась жалостью. Жалостью к тем, кто не прозрел настолько, чтобы видеть, что их, по сути, бросили одних на вражеской территории как заложников, обреченных прозябать в нескончаемой и никому толком не нужной осаде. Их руки могли бы гораздо больше пригодиться для других целей, таких как поиск новых каменоломен, возведение мощных стен вокруг всего Вайла’туна, наконец, для работы на полях, но, увы, постоянная война с шеважа оказывалась куда как выгодней обитателям замка. Хотя бы потому, что исходившая из Пограничья угроза волей-неволей сплачивала все перечисленные выше слои обитателей обоих Вайла’тунов и сама собой оправдывала важность, нет, какое там, необходимость сильного единоначалия.
Тэрл сплюнул и плотнее закутался в плащ.
Треск грома заставил его оглянуться. Над замком нависли свинцовые грозовые тучи. Грязные косые полосы, прочертившие все небо, свидетельствовали о приближающемся ливне.
Легко дернув здоровой рукой уздечку, Тэрл пустил Стервеца галопом.
А ведь свежая кровь фолдитам ой как не помешала бы! Достаточно сказать, что из всех аолов Тэрл был самым молодым. Когда же ему приходилось ездить на советы старейшин в другие деревни, он с тревогой отмечал, что там его встречает все меньше юных лиц. Подрастая, вчерашние дети покидали родительский кров и перебирались поближе к замку, становясь кто ремесленниками, кто торговцами, кто виггерами. Увы, рожденные фолдитами сегодня хотели быть кем угодно, только не фолдитами. Быть фолдитом значило для них слыть простофилей, ковыряющимся в земле вместо того, чтобы совершать героические подвиги или, на худой конец, зарабатывать деньги, почти не прикладывая к этому усилий. Это просто чудо, что в деревне Тэрла…
— Давненько к нам не захаживали, вита Тэрл! — прервал его размышления чей-то приятный бас. — Заглянули бы как-нибудь, что ли.
Стервец как раз притормаживал, чтобы обогнать плетущуюся впереди телегу и одновременно не потоптать идущую навстречу ватагу мальчишек, судя по довольным физиономиям и до колен оттянутым подолам, удачно поохотившихся в чьем-то яблоневом саду. С телеги на Тэрла, лукаво прищурившись, смотрел тучный детина в засаленной кожаной безрукавке и не менее сомнительной чистоты выцветшей полотняной юбке. Копна курчавых волос и широкая борода надежно скрывали его истинный возраст, о котором можно было судить разве что по выразительным морщинам на обветренной, побуревшей от солнца коже. Тэрлу же о его возрасте гадать не приходилось вовсе, потому что он прекрасно знал кузнеца Кемпли — своего бывшего односельчанина, который с тремя сыновьями, одной дочерью и двумя женами вот уже зим пять как перебрался в торп давно покойного деда.
Кемпли пришлось так поступить по нескольким причинам. Одной из них было желание не позволить детям последовать за сверстниками на поиски лучшей доли в Вайла’туне. Он сумел привить сыновьям любовь к кузнечному делу и справедливо полагал, что хороший кузнец всегда себя прокормит независимо от того, где живет. А вот жить-то им как раз приходилось теперь на самом что ни на есть отшибе, чуть ли не на опушке леса. Давно, когда дед Кемпли был кузнецом, а заставы в Пограничье только-только начинали строиться, подобное расположение кузни было весьма удобно, обеспечивая хозяина постоянными заказами: виггерам не приходилось далеко ездить за хорошим оружием. Но потом все поменялось: дед умер, его сын, отец Кемпли, подался в эльгяр, кузница захирела и поросла быльем. О ней бы, вероятно, и вовсе забыли, если бы Кемпли, ставший по зову дедовой крови кузнецом, не женился на девушке из деревни Тэрла. Сперва он перебрался жить к ней, нарожал детей, женился на вдове друга, родил еще дочь, а потом спохватился и отпросился у Тэрла на вольные хлеба. Случилось это пять зим назад, но все это время связь между ними не прерывалась, тем более что вместе с кузницей деда Кемпли сумел возродить и традицию изготовления недорогого, зато добротного оружия. Даже дубину, которую сегодня вынужден был пустить в ход Тэрл, обшивал железными пластинами старший сын Кемпли.
— Загляну обязательно! — Тэрл привстал на стременах и сопроводил свои слова дружеским кивком. — Как сам-то? Вижу, с торгов возвращаешься?
— Да вот, подзаработать в кои-то веки решил. А что время зря терять? Нынче деньки самые что ни на есть лихие. Добрые мечи нынче в цене.
— То-то и оно, что лихие. — Стервец в нетерпении бил копытом землю, но Тэрл его не замечал. — Тебе бы вернуться не помешало. Ты-то, знаю, ни шиша не боишься, так о детях побеспокойся. Неспокойно ведь на Пограничье.
— Вы бы на этих «детей» посмотрели, вита Тэрл! Такие лбы вымахали!
— А что ж один на телеге катаешься?
— Чтоб мальцов не искушать, ясное дело, — ухмыльнулся кузнец. — Пусть себе дома посидят, ничего им не сделается. А у вас что хорошего? С лица что-то бледноваты. Не заболели?
— Болеть нам некогда, — ответил Тэрл, незаметно поддерживая под плащом раненую руку и прикусывая от боли губу. К счастью, плащ был темным, так что пропитавшая его кровь не бросалась в глаза. — Слышал про дикарей? Говорят, на днях чуть ли не целый их выводок кружился на опушке.
— Не только слышал, но и видел, — понизил голос Кемпли. — Правда, выводок — громко сказано: два рыжих ублюдка. Да и вели себя, как будто специально хотели, чтобы их заметили.
Оказалось, эта новость — лучшее средство от боли в раненой руке. Тэрл уставился на собеседника, не находя слов. Даже Стервец перестал коситься на надвигающуюся орду туч и опустил голову, приноравливаясь к шагу понурой кобылы, устало тащившей опустевшую за день телегу.
— Чую — быть беде, — пробормотал Тэрл. — Надеялся, слухи есть слухи, но ты ведь зря болтать не будешь? — Он заглянул в глаза Кемпли, словно рассчитывая увидеть в них хитрый огонек: кузнец слыл не только мастером своего дела, но и большим проказником. Однажды он среди ночи умудрился поднять на ноги всю деревню лишь затем, чтобы сообщить не на шутку встревоженным односельчанам, что намерен второй раз жениться и представить свою избранницу. — Где ты их видел, говоришь?