Торлон. Трилогия
Шрифт:
Хейзит перелез через валун и остановился, ожидая остальных.
— Ты куда это? — окликнул его Мадлох.
— Домой. А вы что, тут решили остаться?
Позевывающие беглецы переглянулись и нехотя последовали за Хейзитом. Все, кроме Фейли. Тот тоже перебрался через камни, но только с противоположной стороны.
— К шеважа пошел? — поинтересовался ему в спину Исли.
Фейли остановился, пожал плечами и небрежно махнул рукой в сторону остальных:
— Шеважа — там, — после чего повернулся и указал перед собой. — А замок — там. Так что кому домой — присоединяйтесь, я не гордый.
И, не оглядываясь, зашагал прочь.
Хейзит посмотрел на Фокдана. Фокдан поискал за деревьями солнце. Не найдя, выругался и поспешил следом за Фейли.
— Наверное, они правы, — неуверенно заключил Исли.
— Чтобы вернуться, нужно держать солнце слева и чуть за спиной, — пояснил с видом знатока Мадлох. — Кто-нибудь видит солнце?
В конце концов, возобладала та твердость, с которой Фейли, прихрамывая, уходил в единожды выбранном направлении. «А я и не спорю, — подумал Хейзит, увязываясь за остальными. — Просто если б не я, вы бы все еще спали. Брр, какая холодрыга!»
— Как нога? — спросил он, поравнявшись через некоторое время с новым проводником.
— Как будто родился со стрелой, — отмахнулся тот, однако, заметив, с кем говорит, поменял тон: — А ты, похоже, неплохо в этих делах разбираешься. Мать, значит, научила? Смышленая у тебя мать.
— Да уж куда смышленее, — потеплело на душе у Хейзита. — Нас с сестрой одна вынянчила да выходила, а теперь еще всем соседям болячки лечит. На всю округу ее травяные настойки славятся. Вы, видать, не из наших мест, раз ее не знаете?
— «Из ваших» — это из каких?
— Мы при замке живем, шагов двести от стен, — не без гордости ответил Хейзит.
— Ты случаем не про хозяйку таверны «У старого замка» говоришь? — вмешался Исли. — Кажется, ее зовут Гверна.
— Это моя мать и есть, — кивнул Хейзит, про себя удивившись, что никогда раньше не замечал такого видного постояльца, а вслух спросил: — Вы у нас бывали?
— Пока не довелось, — признался Исли. — Но слышать слышал. Говорят, она и повариха что надо.
— Они с сестрой на пару готовят. Велла лучше мясные блюда, а мать — рыбные.
— Вот только о еде еще не хватало! — взмолился до сих пор молчавший Мадлох. — Давайте лучше про шеважа. От них не так есть хочется.
— Кстати, а почему ваша таверна называется «У старого замка»? — сказал Фейли, бросая на Мадлоха неприязненный взгляд. — В честь нынешнего замка или в честь прежнего?
— А разве у Ракли не всегда один и тот же замок был? — не побоялся выказать свою неосведомленность Фокдан.
— Один-то один, да только сам Ракли был не всегда, — заметил Фейли и добавил, чтобы не обидеть не слишком сведущего в таких вещах вояку: — Умные люди рассказывают, что в незапамятные времена на месте теперешнего замка стоял другой, чуть ли не в два раза выше и мощнее.
— Враки, — хмыкнул Исли. — Не может быть такого.
Хейзит тоже вспомнил интересные истории, которые в детстве рассказывал ему о замке отец, мастер строительных дел и большой любитель собирать всякие древние притчи и сказания. Именно он назвал их таверну так, как она называлась теперь, однако едва ли он стал бы увековечивать на железной вывеске при входе что-то кроме творения своих рук. Ведь отец Хейзита начинал на строительстве замковых укреплений еще простым каменщиком и дорос до мастера, когда над неприступными стенами поднялись круглые дозорные башни. С одной из них он и сорвался, как говорили, по неосторожности в заполненный водой ров, на дне которого незадолго перед этим Ракли распорядился вкопать острые колья…
Сейчас, идя по лесу и возвращаясь мысленно в те безоблачные дни, Хейзит впервые подумал о том, что почти все, с кем ему когда-либо приходилось общаться, будь то дома или на заставе, не сговариваясь, предпочитали говорить о замке как о Замке, то есть не упоминая его общеизвестного имени — Вайла’тун. Не без влияния отца заинтересовавшийся прошлым своего народа Хейзит знал, что на древнем языке вабонов «вайла» означало «правильный», так что в названии замка не было ничего такого, почему кому-то взбрело бы в голову утаивать его. Однако он также хорошо усвоил неписаную истину, что язык человеку дан не только затем, чтобы излагать, но и чтобы скрывать свои мысли. Вот и отец зачем-то додумался вместо «У Вайла’туна» выбить на вывеске «У старого замка». При этом он и был одним из тех немногих, кто обычно величал замок по имени. Еще бы, для него это было чуть ли не живое существо! Высунувшись по утрам из-под теплого одеяла, Хейзит не раз видел, как отец, отправляясь на работу, бережно складывает в мешок остатки завтрака. Повзрослев, он узнал, что отец вовсе не доедает завтрак днем, как ему думалось в детстве, а вмуровывает между камнями стен, считая, что придает тем самым постройке дополнительную прочность. Он кормил замок, отдавая ему свои силы, а замок отплатил ему тем, что в один далеко не прекрасный день равнодушно убил. Интересно, почему эта странность в названии семейной таверны пришла Хейзиту на ум только сейчас? Ведь, действительно, если следовать необъяснимой народной традиции, то таверна должна бы называться просто «У замка». Откуда здесь «старый»? И уж тем более невероятно, чтобы строитель, трудами которого возводились стены, счел свое собственное детище «старым».
— Я не из тех, кто спорит по пустякам, — заявил между тем Фейли. — Считаешь, что нынешний замок стоял там всегда — считай на здоровье. Но только знай, что это вовсе не так.
Исли открыл было рот, чтобы снова возразить, но его опередил Хейзит.
— Мой отец строил этот замок. На стройке и погиб, когда все было почти готово. Он мне тоже, когда я был совсем еще ребенком, рассказывал про какую-то гигантскую крепость, где задолго до нас жили великие герои. Правда, как ни удивительно, про этих героев я ни от кого больше, кроме отца, не слышал. Даже позабыть успел. Вы вот напомнили. Выходит, это мог быть тот старый замок?
Вопрос ни к кому не был обращен и остался без ответа.
Некоторое время они шли в молчании, прислушиваясь к лесу. Хейзит, хотя и не был воином, слишком хорошо знал, что это совершенно бесполезное занятие, поскольку приближение врага они едва ли услышат. Безраздельными хозяевами леса были шеважа. Они могли скрываться повсюду, ничем не выдавая своего присутствия. Вабоны чувствовали себя в относительной безопасности, только когда передвигались от замка до заставы или между заставами, сбившись в большие, вооруженные до зубов и закованные в броню отряды. Лес для них был полон нераскрытых тайн, лабиринтов и ловушек. Ни теперь, ни раньше они не имели возможности как следует изучить его, не рискуя быть застреленными с дерева или из-за ближайших кустов. С шеважа они предпочитали встречаться разве что у стен укрепленных застав, разбросанных по Пограничью и оказавшихся со вчерашнего дня не такими уж неприступными. Пленных вабонам брать издавна воспрещалось, так что мир их злейших врагов до сих пор оставался для них неведомым и потому еще более пугающим. Хорошо бы Локлану удалось довести свою рыжую пленницу до замка и убедить отца не отправлять ее в ледяные объятия безжалостной Квалу. Правда, едва ли кто разберет ее грубый говор, однако можно хоть попробовать разобраться в происходящем вокруг. А ведь даже Хейзит, чья голова с утра до вечера не была занята ничем, кроме вопросов более совершенного и надежного строительства, догадывался, что за пределами заставы творятся перемены — неведомо кем, неведомо какие, неведомо почему, но свидетелями одной из них они все стали вчера, под страшным дождем огненных стрел. И это могло быть только началом неминуемого конца. Если продолжать отгораживаться от врагов стеной непонимания и неприятия. Если делать вид, будто вабоны — самые сильные и непобедимые. Если не признавать очевидного: война неудержимо выплескивается из лесной чащи и не сегодня завтра придет — страшно подумать — в Вайла’тун.
Мадлох издал радостное восклицание и устремился вперед. Последовав за ним, путники вышли на тропу, по которой могли бы пройти, выстроившись в ряд, три человека. Это была заветная дорога, ведущая к замку. Теперь можно было не плутать по лесу, а двигаться по ней, надеясь на скорое воссоединение с родными и близкими.
— Это прямой путь к могиле, — невесело заметил Фокдан, останавливаясь при виде тропы и сворачивая в сторону. — Только последний дурак с такими силами, как у нас, пойдет по ней. Подумайте, с какой скоростью выпускают стрелы шеважа. Одного стрелка где-нибудь вон на том дереве хватит, чтобы мы не успели даже спохватиться.