Торлон. Трилогия
Шрифт:
— Сглупил я. Не надо было мне пить. Ничего, скоро пройдет.
— Как бы не прошло вместе с ногой, — беспокойно оглянулся на шевелящиеся кусты орешника Хейзит. На его памяти было несколько случаев, когда ему приходилось помогать матери, вынужденной принимать крайние меры, чтобы спасти человеку жизнь: отрубать палец или руку, или отпиливать зараженную неизлечимой заразой ногу. Зрелище было не для слабонервных, и Хейзит старался не отводить глаз от сосредоточенного, забрызганного чужой кровью лица матери. — Нога болит?
Вопрос прозвучал глупо, однако Фейли, подумав,
— Плохи дела, — потер подбородок Хейзит. — Если не болит, значит, уже немеет. Все от наконечника. Трудно ожидать от этих дикарей, чтобы они кипятили каждую стрелу, прежде чем выпустить ее в нас.
К ним подошел явно посвежевший после импровизированной трапезы Фокдан. Сразу почуяв неладное, покосился на торчащий из щиколотки кусок стрелы и перевел взгляд на Хейзита:
— Заражение?
— Боюсь, похоже на то. Есть, правда, надежда, что жар через некоторое время спадет, но я не знаю, что придется делать с ногой, если мы опоздаем.
— Да знаешь ты все, — подал голос Фейли, все так же лежа с закрытыми глазами. — Чикнуть топориком — и вся недолга.
— Если тебя эта мысль не смущает, — заметил Фокдан, усаживаясь, — давай свистну того сумасшедшего всадника, он тебе с удовольствием обе укоротит. — И, посерьезнев, продолжил, обращаясь к Хейзиту: — Что ты предлагаешь?
— Вынимать надо, — коротко ответил тот. — Вынимать и прижигать. Других средств я не знаю.
В душе Хейзит удивлялся, что оказался самым сведущим в подобных вещах. Отправляясь на заставу, он наивно предполагал, что несущие там службу эльгяр лучше любого лекаря умеют залечивать раны и делать все необходимые операции. А тут выходило, что ему все придется брать в свои малоопытные руки.
Скоро вернулся Мадлох. Выяснилось, что он пожалел зубы, не отличавшиеся крепостью, и занялся поиском и поеданием ягод, в чем весьма преуспел, хотя теперь, придя в себя после приступа жадности, пожалел, что не внял голосу рассудка: по размышлении некоторые из ягод показались ему несъедобными. Оставалось разве что ждать неминуемых последствий. Тем не менее он, пусть и не с готовностью, согласился на просьбу Хейзита побродить еще некоторое время по округе и отыскать побольше стеблей травы, образец которой был ему не только продемонстрирован, но и выдан для сличения.
— Помогает забыться, если будет больно, — пояснил Хейзит.
— А может быть и не больно? — недоверчиво заметил Мадлох, косясь на лезвие ножа, которое раскалял над маленьким костерком Фокдан.
Мать называла эту траву вербена. Из вербены обычно приготавливали густой отвар, приводивший пациентов в настолько слабое и сонливое состояние, что они на время теряли сознание и приходили в себя уже тогда, когда операция была позади. Вербена встречалась в лесу довольно в больших количествах, и Хейзит не сомневался, что Мадлох с честью выполнит доверенное дело. Сложность заключалась в другом: у беглецов не было ничего, в чем траву можно было сварить. Была вода, был костер, но ни котелка, ни даже каски.
Решение пришло в голову Хейзита само, когда он увидел тяжело выбирающегося из орешника Исли. Щеки толстяка мягко покачивались в такт ходьбе, а сам он лучезарно улыбался, не ведая о происходящем.
— Жуй, — сказал Хейзит, чуть ли не насильно засовывая в рот Фейли ту вербену, которую удалось наскоро собрать вокруг холма. — Глотать не обязательно. Можешь сплевывать. Главное — глотай сок.
— Какая гадость! — поморщился раненый, но спорить не стал.
Судя по тому, с каким смирением он принял из рук вернувшегося Мадлоха охапку травы, ему и впрямь полегчало, а вид раскаленного лезвия возбуждал разве что желание забыться и заснуть.
Не дожидаясь, пока вербена начнет действовать, Хейзит принялся осторожно разматывать раненую ногу. Когда тряпки спали, открывшаяся под ними картина чуть не вынудила всех собравшихся пожалеть о том, что они поели. Посиневшая кожа, запекшаяся кровь, вздутость и зеленоватое нагноение. И посреди всего этого — деревянный кончик стрелы.
Спохватившись, Хейзит бросился к ручью мыть руки. Он понятия не имел, с чего начать. Вырывать стрелу силой было опасно: наконечник по-прежнему прятался где-то в глубине раны, а потерять его при неловком движении значило обречь Фейли на долгие муки с непредсказуемым исходом.
— Надо резать, — повернулся Хейзит к Фокдану, на что тот, пожав плечами, протянул ему нож.
Опущенное в воду ручья лезвие зашипело. Прижигать рану имело смысл после операции, если она пройдет более или менее удачно. Пока же нужно было только чистое и острое оружие, которым можно лезть в живую рану, резать гниющее мясо и делать вид, будто знаешь, как это делается.
Фейли стонал и остервенело жевал траву. Исли с ужасом прижимал его ногу к земле и старался не следить за действиями Хейзита. Он так побледнел, что казалось, его вот-вот вырвет. Мадлох сидел рядом на корточках, на всякий случай держа в дрожащих ладонях воду.
Надрезав в двух местах рану и выдавив прямо на землю густой гной, Хейзит легонько потрогал обломок стрелы. Стрела шаталась, но сама выходить наружу отказывалась.
— Жуй, жуй как можно больше, — приказал вяло кивающему пациенту Хейзит.
Потеребил стрелу еще раз. Из раны хлынула кровь, что было первым хорошим признаком. Если проявить решительность и не совершить ошибку, ногу удастся спасти.
Хейзит уже удостоверился, что стрела не задела кость и засела где-то рядом. В противном случае пришлось бы делать надрез в ладонь шириной и полпальца глубиной, чтобы высвобождать наконечник. Который все равно не поддавался.
— Зазубрины мешают, — предположил Фокдан, все это время наблюдавший за мучениями лекаря и пациента с деланым равнодушием. — Если не вырезать с мясом, обратно не пойдет.
— Спасибо за совет, — не оглядываясь, процедил сквозь зубы Хейзит. — Есть еще один способ.
Он подумал о нем сразу же, стоило Фокдану упомянуть про зазубрины. Если стрела не желает уступать и выходить обратно, почему бы ни помочь ей двигаться вперед? Тем более что Фейли уже почти не подает признаков жизни, а Исли давно отпустил его колено и теперь молча сидит спиной к происходящему.