Торжество похорон
Шрифт:
— Мне?
— Вам.
— Да, а что?
— А ничего. Это я так.
Он рассмеялся.
Вечером на ярмарке я зашел в балаган с вывеской «Поезд-призрак».
— Пойдем посмотрим. Призраки — это здорово интересно, — предложил мне матросик, с которым я в тот вечер свел дружбу.
Походив в темноте, поднявшись по хлипким, грозившим провалиться под ногами ступеням, мы добрались до маленького помещения, где у стены высился раскрытый гроб. Всех нас было человек десять, парней и девиц, и мы уставились на эту декорацию. Робер стоял чуть позади остальных, но лихо подбоченясь, расставив ноги и засунув
— Красивый парнишка! Мне вот нравятся красивые парнишки!
Странность этого восклицания заключалась в том, что произнес его тоже красивый парнишка. Мне почудилось, что я присутствую на каком-то интимном междусобойчике, где единственный партнер, желая полнее отдаться самообожанию, разделился надвое или, напротив, двойник из зеркала вышел навстречу молодому человеку и совместился с ним, где красота узнает самое себя, понимает, что едина, присоединяется к себе же самой, а красивый мальчик так нетребователен к себе, что не подозревает о собственной красоте и любит красивых мальчиков, или так в себе уверен, что гордость заставляет его произносить униженные слова, при том, что он сам в компании с другим красавчиком разбивает в пух и прах эти свои утверждения, осколки которых погребают нас всех, здесь присутствующих. К какой же таинственной встрече я был допущен?
— Ему тоже это нравится.
И показал мне на Эрика.
— Он прав.
Я почувствовал желание Поло поговорить начистоту и не хотел выглядеть мямлей, а потому осведомился:
— Так что тут у вас двоих? Большая любовь?
Он снова засмеялся, не слишком смущаясь:
— А почему бы и нет? Никому от этого не плохо.
Эрик все это время не шевелился. Только теперь он протянул руку и попросил у меня огоньку. Я поднес горящую спичку, он же, чтобы Поло мог прикурить, протянул ему свою зажженную сигарету, но Поло, быть может не разглядев этого жеста, повернулся так резко, что сигарета оказалась на уровне его зада, и мне на мгновение почудилось, что сейчас Поло прихватит ее между своих булочек и выкурит задом. Эта несколько комичная ситуация неприятно исказила сформированный мной совершенный образ молодого человека, на мраморе появилась трещинка, и я не премину, осмелев, развернуть пойманную метафору и показать его в некоторых малопочтенных позитурах. Поло вновь повернулся лицом к нам, наклонился ко мне и прикурил от моей сигареты.
— Я выйду…
Я прыснул со смеху. Мы все трое повернули головы. Мамаша Жана открыла дверь.
— Я выйду. Схожу в магазин.
Она увидела и услышала мой смех.
— Что здесь у вас? — спросила она.
Молодые люди удивленно уставились на меня.
— Ничего, — заверил я и добавил, несколько смешавшись: — Просто мысленно говорю сам с собой. Я ж малость чокнутый.
Когда она вышла, Поло сурово посмотрел на меня:
— Кстати, вы не проболтаетесь моей старухе?
— Ты что, с ума сошел?
— Тогда почему вы засмеялись?
Он подошел к Эрику и уселся на подлокотник его кресла. Это жест большой доверительности.
— Просто так… Но я даю тебе слово…
— Даете слово?
— Ну да!
Когда он поднялся с кресла, его глаза блестели, он вновь приблизился к Эрику, обнял его правой рукой за шею и поцеловал в затылок. А затем вышел в соседнюю комнату.
Я взглянул на Эрика:
— Поло вас очень любит.
Он улыбнулся и с трудом выговорил:
— Да. Думаю, очень.
— Но… как же его мать?
— Она знает.
Он рассеянно курил. Несколько секунд мы хранили молчание, наконец наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу. Я позволил этим улыбкам утопить меня в кресле, а когда вода сомкнулась надо мной, немножко встряхнулся и сказал, вставая:
— Что это он там поделывает?
Я вышел в другую комнату. Поло стоял, облокотившись на балконные поручни. Я удивился, что такой парень находит повод для меланхолического времяпрепровождения (подобная поза на балконе напоминала мечтательное фланирование). Когда он обернулся, я обнаружил, что малец плачет: он был пьян.
— Что с тобой, Поло, что-то не так?
Он подошел ко мне, обнял за шею и поцеловал.
— Ты мой самый лучший друг…
— Что-нибудь не в порядке?
— Все в порядке.
— Тогда почему ты расхныкался?
— О, пустяки. Пойдем.
Мы вернулись к Эрику. Он за это время даже не пошевелился.
«Сколько же они тратят на его курево? — мелькнуло у меня в голове. — Франков по сто за пачку!»
— Возвращаю его вам, — объявил я.
Эрик поглядел на него. Заметил слезы, явственно удивился, но улыбнулся:
— Что с тобой?
В слезах и соплях Поло ответил:
— Ничего.
Все еще улыбаясь, Эрик встал, подошел к нему и положил руку ему на плечо.
— У меня все в порядке, — настаивал Поло, утирая всю физиономию рукавом.
Потом он прижался к Эрику, а тот нежно его обнял:
— Иди приляг, ну же.
Поло помешкал, внезапно его глаза стали жесткими, злыми, и он сказал:
— Хорошо, я отправляюсь.
А секунд через десять:
— Все мы туда отправимся.
В тюрьме он мог бы ответить точно так же. Одна только злость могла побудить его предать своих дружков. Но злость побудила его никого не предать. Капитан нетерпеливо звякнул ключами и сказал:
— Я должен знать. Мне нужны зачинщики. А иначе как же наказывать виновных?
В ту секунду неподвижный металлический взгляд Поло как бы украсился легкой весенней порослью. Его лицо осветилось, правда, на довольно странный лад: оно стало еще мрачнее. Поло понимал, что его молчание вызовет у капитана множество подозрений, может даже повлечь за собой катастрофу. Он не представлял ничего определенного, просто сладострастно позволил себе катиться по наклонной плоскости отказа. Не разжимая зубов, он процедил:
— Что вы хотите, чтобы я сказал? Я сидел, тут мне открыли камеру…
— Какой номер?
— Четыреста двадцать шестую…
— Ну, и…
Говоря это «ну, и…», капитан отшвырнул ногой к стене какую-то лежавшую под ногой щепочку. Это был жест футболиста. Мгновенный, но мимолетный стыд обуял Поло, напоминая, что он-то вот не был спортсменом.
— Я ничего не знаю.
Капитан поглядел на Поло. Машинально он уперся взглядом в основание носа, где увидел сросшиеся брови, придававшие физиономии упрямый вид, и понял, что ничего не добьется.