Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
— Да.
— Эльджи…
Дженнингс вскочил и сбросил руку Билла со своего плеча.
— К черту! Оставьте ваши слова при себе. Не говорите ничего. Я знаю все наперед. Вы думаете, мне не хочется стать человеком? Да я все время мечтаю об этом. Ведь я юрист, я мог бы стать хорошим судьей, мне нравится это дело. И мне хочется покоя, хочется обнимать жену и целовать детей, хочется хоть раз в жизни услышать короткое, но дороже всех миллионов слово «папа»… Но что я могу сделать? Что? Скажите мне, если вы знаете!
— Эль, это говорите не вы. Это говорит озлобленность. Будьте логичны. Успокойтесь.
— Билли,
Эльджи, если бы вы рассказали все на суде…
— Суд! — воскликнул Дженнингс. — Вы говорите — суд! Правый, всемилостивейший, демократичнейший суд присяжных, черт бы его побрал! Эд был хорошим судьей, поверьте мне! Но, видимо, хорошие судьи не нужны нашему правительству. Что я могу сделать сейчас? Я ограблю этот паршивый банк в Гэли. Я куплю это ранчо. Я укроюсь в этом месте от глаз полиции на десять лет. А потом… Потом все мои подвиги будут забыты, и дело против меня будет прекращено за давностью. Вот как я поступлю, Билли. Хотите вы войти в долю? Говорите, хотите или нет?
Эльджи, мне бы очень хотелось быть пайщиком в этом деле, но прежде всего скажите: придется мне стрелять в кого-нибудь?
Может быть, и придется, хотя, скорее всего, нет. Обычно это делается без выстрелов.
Билл понимал, что Элю не столько нужна его помощь, сколько он хотел, чтобы ранчо принадлежало всем равноправно, чтобы никто не чувствовал материальной зависимости от другого. И еще потому, что за это время Дженнингс сильно привязался к нему. Но была причина, которой не знал ни Эль, ни Франк. Атол и Маргарэт. Женщина и девочка, для которых он еще кое-что значил в жизни. Поэтому он сказал смущенно и тихо:
— Простите, полковник, но мне кажется, я не пригоден для этого дела.
— Ну что ж, вам не нужно будет брать в руки револьвер. Вы просто подождете нас в условленном месте с лошадьми, — сказал Эль.
Билл протянул руку и в темноте нащупал узкую, крепкую ладонь Дженнингса.
— Эльджи, делайте все, как знаете. Я не могу, да и не умею давать советы. Для меня вы — честный человек. Мы в равном положении перед законом. Только вы умеете действовать, а я — нет. И я очень боюсь, что я буду тяжелым балластом в вашем предприятии. Простите меня.
Эль крепко стиснул ему руку и отошел.
На другой день братья оставили Билла в отеле «Палас» в Сан-Антонио, а сами вместе с Тренчером отправились в Гэли.
Тактика налета была очень проста. Разработали ее в расчете на то, что в городке имелось всего два полицейских. Один расхаживал по площади перед муниципальным советом, а другой дремал
По знаку Эля Тренчер бросился на первого попавшегося прохожего, сбил его с ног и помчался по улице, дико крича и стреляя в воздух из револьвера.
Такое случалось в городке часто, особенно когда приезжали ковбои из отдаленных ранчо.
Полицейский наружного поста выхватил кольт и устремился за нарушителем общественного порядка, а вскоре на помощь товарищу выбежал из банка и второй.
Этого только и дожидались братья. Они вошли в банк и заставили кассира открыть сейф. Вся операция заняла десять минут.
Тренчера за появление на улице в пьяном виде арестовали, оштрафовали на пять долларов, а затем выпустили на свободу. Судебные власти даже и не подумали связать поступок Тренчера с налетом на банк.
Эль и Франк стали землевладельцами. Билл понял, что настал час разлуки. Если он не пожелал принять участие в налете, то тем более он не мог поселиться на ранчо, приобретенном таким способом. Эль тоже понимал это.
— Билли, — сказал он. — Наши пути расходятся. Мы поселяемся в округе, где нас многие хорошо знают. Хотя ранчо на отшибе, но кто-нибудь из старых знакомых может заглянуть к нам. Моя голова оценена в десять тысяч, и я не особенно верю в дружеские чувства своих бывших товарищей. Пожалуй, не миновать в один прекрасный день беды. Но, может быть, все обойдется. Кто знает? Жаль, что нам не пришлось пожить вместе…
— Я не говорю — прощайте, — ответил Билл. — Дай нам бог встретиться при более счастливых обстоятельствах.
И вот теперь Эль в Огайо. Какая игра судьбы! Значит, не вышла спокойная жизнь. Значит, их опять столкнули с тропы.
В колумбийской тюрьме каждое воскресенье главный врач и аптекарь обходили камеры, разнося противодизентерийные пилюли и хинин. Каждому арестанту полагалась его порция, независимо от того, нуждался он в ней или нет. Так предписывал регламент.
Уиллард узнал, что Дженнингса поместили в девятую камеру корпуса ИНК.
— Прошу вас об одном одолжении, доктор, — попросил Билл. — Идите вперед. Я пойду следом.
Врач кивнул, и они спустились в чистилище. Билл отстал на несколько шагов. Всеми силами он пытался сдержать волнение.
Он увидел, как Уиллард медленно прошел мимо девятой камеры и взглянул через дверную решетку внутрь. Через несколько секунд Билл остановился у той же двери.
Эль сидел на койке в полосатой арестантской одежде ссутулившийся и обмякший. В нем не осталось почти ничего от прежнего щеголеватого и разбитного Дженнингса, от Дженнингса Мексики, Гондураса, Чили и Перу. Сейчас он был похож на взъерошенную птицу, привязанную за ногу к колышку, вбитому в землю. Куча грязного полосатого тряпья, из которого высовывалась голова, поросшая спутанными рыжими космами. Его даже не постригли наголо, как всех остальных арестантов, поступающих в тюрьму. И это чучело, безразличным взглядом наблюдавшее за мокрицей, ползущей по кирпичному полу, было там, за стенами Колумбуса, Элем Дженнингсом, Эльджи Западным, человеком, через пальцы которого просеялся золотой дождь, миллион триста пятьдесят тысяч долларов — такова была золотая пенка, снятая с шестнадцати почтовых и пассажирских поездов и трех банков.