Тот, кто убивает дракона

Перссон Лейф Г. В.

– Вот как, – сказал Бекстрём и с кислой миной посмотрел на инспектора. – А у этого старика есть стационарный телефон дома?

– Да, – подтвердил Альм, – и я понимаю, куда ты клонишь, Бекстрём. Сам я повторил только то, что он сказал мне.

– Интересно ведь, почему он звонил по мобильному, – сказал Бекстрём. – Обычный старикан. Почему мобильный?

– Он уже был у него в руке, когда он вошел в квартиру. Во всяком случае, так выходит по его словам, – заметил Альм. – Мне жаль, Бекстрём, – продолжил он без малейших признаков сожаления на лице. – Но большинство фактов все равно говорит в пользу версии Столхаммера. Что он покинул Даниэльссона в половине одиннадцатого, направился прямо домой и был у себя без четверти

одиннадцать.

Бекстрём предложил сделать перерыв и размять ноги. Экспертам пришлось уйти. У них накопились важные дела. Тойвонен тоже воспользовался случаем и удалился. По какой-то причине он выглядел сейчас более радостным, чем когда пришел. Даже подмигнул ободряюще Бекстрёму, уходя.

– Мои поздравления, Бекстрём, – сказал Тойвонен. – Приятно видеть, что ты похож на самого себя.

22

«Еще один чокнутый свидетель, – подумал Бекстрём четверть часа спустя, когда он и его помощники собрались вновь. – В худшем случае ведь все могло обстоять так, что Столхаммер вернулся на Хасселстиген позднее ночью, убил и ограбил Даниэльссона. Что и можно можно ожидать от такого, как Столис. Сидел дома на Йернвегсгатан и философствовал относительно последней капли, когда внезапно алкоголь стукнул ему в голову и до него дошло, что двадцать тысяч в два раза больше, чем десять. После чего он нетвердой походкой вернулся домой к Даниэльссону и предложил продолжить вечеринку. Надел на себя его дождевик, тапки и перчатки для мытья посуды и отмолотил старого приятеля его же собственной крышкой от кастрюли. Так все вполне могло произойти».

– Какие есть мнения? – спросил Бекстрём и обвел взглядом пятерых сотрудников, которые остались в комнате.

«Пятеро мало что знающих, если спросить меня. Русская, молодая черная курица, мужененавистница-лесбиянка, качок, Деревянная Башка и просто проклятие для любого руководителя».

– Я в любом случае не хотела бы выпускать Столхаммера, – сказала Анника Карлссон и ободряюще улыбнулась своему шефу.

«И это я слышу от мужененавистницы-лесбиянки», – подумал Бекстрём.

– Пожалуй, выглядит немного странным, что другой преступник появился дома у Даниэльссона точно в то время, когда Столхаммер ушел оттуда. И Карлссон посмотрела на Альма.

– Убийца, возможно, стоял и ждал, когда тот сделает это, – предположил Альм. – Уйдет, я имею в виду, чтобы остаться наедине со своей жертвой.

– И он впустил его тоже, – не унималась инспектор Карлссон. – А подобное в таком случае означает, что это был кто-то из старых друзей Даниэльссона. Мы успели проверить их, кстати?

– Занимаемся, – ответил Альм и пожал плечами.

– Я, конечно, тоже склонна согласиться с Бекстрёмом и Анникой, – поддержала коллегу Надя Хегберг. – Когда растешь в бывшем Советском Союзе, как я, перестаешь верить в случайности, а у нас в любом случае нет никаких данных о том, что за квартирой Даниэльссона кто-то наблюдал. Я также не в восторге и от нашего свидетеля. Откуда такая уверенность, что он видел именно Столхаммера? Того самого человека, которого, похоже, сильно недолюбливает. Нельзя ведь, наверное, исключить, что он выдает желаемое за действительное? Опять же его звонок сыну перед одиннадцатью вовсе не обязательно имеет отношение к нашему делу. Вполне возможно, его просто заинтересовали полицейские, увиденные им на Эспланаден. Пожалуй, он захотел намекнуть сыну об этом, а вдруг там происходит что-то интересное. Сын ведь газетный фотограф. Почему он позвонил по мобильному, если уже находился дома? Тоже ведь странно. Данный свидетель мне не кажется слишком надежным.

«Лесбиянка плюс русская, – подумал Бекстрём. – Хотя хитрая русская».

– По-моему, мы не продвинемся в этом дальше. Во всяком случае, сейчас, –

прервал обсуждение Бекстрём. – Есть что-нибудь еще?

– В таком случае это должны быть другие старые друзья Даниэльссона, – сказал Альм. – О которых ты спрашивала, Анника.

– И что нам о них известно? – поинтересовался Бекстрём.

Десяток бывших «сольнских мальчишек», по словам Альма. Выросших, ходивших в школу и работавших в Сольне и Сундбюберге. Ровесники самого Даниэльссона или даже старше его, и, конечно, никак не типичные душегубы, если вспомнить об их возрасте.

– Давайте не забывать, что убийца, которому исполнилось шестьдесят, крайне необычное явление, – заметил Альм. – Это касается даже убийств так называемых пьяниц.

– Хотя по данному пункту у меня нет никаких проблем со Столхаммером, – возразил Бекстрём.

– Согласен, – кивнул Альм. – Чисто в статистическом и криминологическом смысле он лучший кандидат.

«Трус», – подумал Бекстрём.

– Сам я – полицейский, – сказал он. – А не статистик или криминолог.

– Старики, одинокие, слишком много пьют, жены оставили их, дети о них не вспоминают, – продолжил Альм. – Конечно, кое-кто из этой компании есть в полицейском регистре, главным образом за вождение в нетрезвом виде и за пьянку, один из них буянил в кабаке, и его судили за нанесение телесных повреждений, при этом ему было семьдесят, когда все случилось.

Альм вздохнул, и со стороны могло показать, что он просто размышляет вслух.

– Не старик, а порох, – улыбнулся Бекстрём. – И как его зовут?

– Халвар Седерман, осенью исполнится семьдесят два. Все произошло в заведении около его дома, и он поссорился с хозяином из-за чего-то, съеденного неделей ранее. Утверждал, что его пытались отравить. Седерман бывший торговец машинами, его называют Половиной. Заведением владеет югослав на двадцать лет моложе его, что не помешало Седерману сломать ему челюсть. Половина Седерман – легендарный сольнский бандит, если верить его старым товарищам, с которыми я разговаривал. Бывший король рокеров, спекулировал машинами, продавал бытовую технику, занимался грузоперевозками и всем другим между небом и землей. Неоднократно попадал в регистр наказаний. Судим главным образом за мошенничество и нанесение телесных повреждений. Я провел так называемое историческое исследование о нем, и он появлялся в наших бумагах уже пятьдесят лет назад. Пять раз попадал в тюрьму за все время. Самая долгая отсидка продолжалась два года и шесть месяцев. Это было в середине шестидесятых, тогда его судили, помимо всего прочего, за драки, мошенничество, вождение в нетрезвом виде и так далее. Хотя в последние двадцать пять лет он вел себя значительно спокойнее. Возраст, похоже, брал свое. Ну, если забыть о югославе, конечно.

– Да, ты видишь, – сказал Бекстрём с дружелюбной миной. – Если вложить крышку от кастрюли в руку такому, как Половина, он наверняка сможет разогнать целый полицейский пикет. Интересный вопрос, кстати. У него есть какое-то алиби на вечер среды 14 мая.

– По его словам, да, – подтвердил Альм. – Я разговаривал с ним по телефону, но он утверждает, что алиби у него есть.

– И в чем же оно состоит тогда? – спросила Анника Карлссон, которая, судя по ее виду, слушала без особого интереса.

– Он не захотел вдаваться в подробности, – ответил ей Альм. – Просто предложил мне убираться к черту и положил трубку.

– И что ты собирался делать по этому поводу? – ухмыльнулся Бекстрём.

– Думал прокатиться к нему домой и допросить, – сказал Альм, однако явно не испытывая особой радости от такого задания.

– Предупреди заранее, и я составлю тебе компанию, – предложила Анника Карлссон и нахмурила брови.

«Бедный Половина», – мысленно посочувствовал Бекстрём.

– Что-то еще? – спросил он, главным образом с целью поменять тему.