Тот самый одноклассник
Шрифт:
Ярость на его лице была настолько ослепляющей, что я не заметила других людей, спешащих на помощь. В том числе Гришу, бегущего с другой стороны, и учителей.
С размаху приземлившись на колени, Резник схватил меня за плечи, укрывая собой.
– Иди ко мне, Ника! – шептал он, притягивая меня к груди. – Я унесу тебя отсюда. Все будет в порядке.
Громко ругаясь, Гриша отпихнул его, и они сцепились в злобной схватке, расталкивая остальных. Я осталась на полу. Рядом крутилась запыхавшаяся учительница, наступая на мои пальцы и не предлагая ничего путного.
Хаос. Вокруг полуобнаженной меня царил сплошной
В тот момент на мои плечи опустилась мягкая ткань. Синяя мужская рубашка, большая, пахнущая незнакомым одеколоном. Шершавые пальцы застегнули пуговицу у самого горла.
– Я помогу тебе встать и уйти со сцены. Если не можешь идти, возьму на руки, – сказал уверенный, спокойный голос за спиной, и я кивнула, не сводя глаз с яростно дерущегося Резника.
– Я сама дойду, – поднялась, опираясь на чужие руки. – Я в порядке.
Рядом заворковала учительница.
– Молодцы, ребята! Василий Степанович, Нику к медсестре надо и побыстрее. Вызовем «Скорую», а кровь надо подтереть, чтобы никто не поскользнулся.
Меня затошнило от того, что кто-то может поскользнуться на моей крови.
Я стояла на сцене в балахоне из мужской рубашки, опираясь на мужчину за моей спиной. Если бы не он, если бы не его спокойная уверенность, я бы заплакала. Зарыдала, наверное. Но его хватка на моих руках, его голос и запах держали мое отчаяние под контролем.
Особенно запах. В последующие дни я развлекала подруг тем, что пыталась незаметно понюхать Василия Степановича, учителя химии, чтобы проверить запах его одеколона. Мне удалось «случайно» столкнуться с ним в коридоре, но в тот момент бедняга пах чем-то горелым и химическим и очень спешил в лабораторию. Я поблагодарила его за помощь на сцене, но спросить об одеколоне не решилась. К своей превеликой радости, я умудрилась найти одеколон в магазине. Перенюхала несколько десятков, как одержимая, и все-таки нашла. Купила и наслаждалась, нюхая перед сном.
Но в тот страшный момент на сцене, балансируя на грани истерики, я смотрела на Данилу Резника. Его удерживали несколько человек, и он не сводил с меня горящий синий взгляд. Ярость ли это? Чувства настолько сильные, что они исказили его лицо, подчинили тело. Он трясся, скрежетал зубами и рычал от вынужденного бессилия.
Его чувства передались мне, ударили в голову, как крепкое вино. Я смотрела на одноклассника и гадала, почему он бросился мне на помощь. Почему успел первым. Почему смотрел на меня так… необычно.
– Я отнесу Нику! – в который раз потребовал он, но учительница преградила ему путь.
– Мы с Василием Степановичем отведем Нику в медкабинет. Оставайтесь на местах, спектакль продолжается! На сцене должны быть только актеры.
«Скорая» не понадобилась, школьная медсестра справилась на «ура» и забрала у меня синюю мужскую рубашку. За дверью кабинета меня дожидался Гриша, он и отвел меня домой.
– Я напомнил Резнику, чтобы не лез к тебе.
– Спасибо.
Это было самое неискреннее «спасибо» из всех, сказанных соседу.
Резник мне не нравился, но его бешеная ярость, животный прыжок ко мне через всю сцену то и дело всплывали в памяти. Словно я подсмотрела в замочную скважину и увидела нечто очень личное, тайное, тщательно скрываемое от остальных. Чужие эмоции, волнующие и безжалостно влекущие.
Я хотела узнать, какие чувства скрывает Данила Резник.
Хотела и боялась одновременно. Не знала, готова ли я к эмоциям такой силы.
Я не спала всю ночь. Стояла у окна, глядя на побитые ступени школьного крыльца и дожидаясь, когда уборщица Агриппина Степановна откроет школу. Как только она появилась во дворе, как всегда, размахивая сумкой и разговаривая сама с собой, я оделась и поспешила в мастерскую.
Всем, кто посещал художественный кружок, предлагалось сделать выпускной проект. В конце года проходил городской конкурс, на котором лучшие работы получали грамоты и денежные призы. Я ждала вдохновения, и в ту памятную ночь оно пришло. Настолько сильное, что я забыла о недавнем публичном стриптизе. Пусть дразнят, пусть отпускают глупые шутки, меня этим не удивишь. Когда приходит вдохновение, все остальное отодвигается на второй план.
Я нарисовала потертые доски сцены. На них – сердце, раскрывшееся перед всеми. А вокруг – брызги чувств, выпуклых, ярких и противоречивых. Выходящих за границы холста.
Я закончила выпускной проект за два дня. Назвала его «Секрет».
На следующий день после спектакля Резник попал в больницу с аппендицитом и отсутствовал почти месяц. Я сочувствовала однокласснику, но втайне радовалась, что он не увидит мою картину. Пусть абстрактная, но она изображала тайну, которую я подсмотрела в его глазах. Чувства, которые я не понимала, но сила которых завораживала.
Однако Резник появился в школе в день выставки и направился прямиком к моей работе.
Казалось, его тайна подмигивает мне с холста разбрызганными красками.
Он разыскал меня в толпе и посмотрел тяжелым, долгим взглядом. На секунду мне показалось, что он разгадал смысл картины. Но нет. Насмешливо закатив глаза, он отошел к друзьям.
На городском конкурсе «Секрет» выиграл денежный приз. Отпраздновав с родителями, я закрылась в комнате и долго смотрела на картину, поглаживая пальцем три большие по тому времени купюры.
Этично ли зарабатывать на чувствах другого человека? Тайных, непонятных чувствах, свидетелем которых ты стала случайно.
Очень надеюсь, что ответ – «да», потому что в этом моя жизнь. Я собираю эмоции, свои и чужие, и размазываю их по холсту.
На этом закончилось мое знакомство с Данилой Резником. Для меня он был источником полуночного вдохновения, странным одноклассником и больше никем.
До случайной встречи.
Сегодняшний день
Я закрепляла зажим на диске Нирваны [2] , когда в кармане джинсов пиликнул телефон. Второе сообщение пришло сразу после первого. Потом третье.
2
В этой сцене приводятся названия музыкальных групп (Нирвана, Роллинг стоунз) и имена музыкантов (Мик Джеггер, Джимми Хендрикс), популярных во второй половине прошлого столетия.