Tot-Svet@mail.ru
Шрифт:
— Красиво! — отбарабанил по клавиатуре Дивнов. — Но, увы, мне! Я — сторонник конкретной любви. К Саше и к Маше, меньше — к гламуру и больше — к капиталу. Он, однако, не отвечает мне взаимностью. Из окружающего — люблю свой большой дом в лесу, огонь в камине и кувшин «Хванкчары» на столе. А больше у меня ничего нет. Даже любимой работы в эфире. И я подозреваю, что потерял её, пообщавшись с тобой. Прости!
— Прощаю. И хочу сказать, что тебе очень полезно побыть в твоем большом доме ещё несколько дней. Он очищает твою Душу. И эфир вернется, но не на
— А что, отвечать на вопросы лучше, чем их задавать?
— Во всяком случае, полезнее. Ты же знаешь, что выигрывали у тебя только те, кто давал правильные ответы. А жизнь — больше, чем игра. Она иногда задаёт такие вопросы, ответ на которые стоит жизни.
— Ага! — оживился Диванов: — Значит и вопросы бывают ценою в жизнь!?
— Бывают. Но стоит-то жизни — ответ.
— Не хочешь ли ты, дорогой друг, сказать, что сейчас передо мной стоит именно такой вопрос? — с нетерпением азартного игрока отстучал Диванов.
— Хочу. И скажу: этот вопрос ты сейчас задаёшь себе сам. И ответ на него — за тобой.
— Ты хорошо устроился, дорогой друг! У тебя на всё про всё один ответ: «САМ». Сам спросил — сам ответил. Попал — живи, не попал — пропал?
— Я знал, что ты когда-нибудь поймешь это. Ты понял. И выиграл жизнь. До встречи!
— Э-э! Подожди! До встречи как? Я — с тобой или ты — со мной? — нервно застучал по клавиатуре Дивнов.
— Ты же САМ теперь знаешь ответ, — высветилось у него на экране.
Глава 27
Волгаря поджидала Душа отца Павла. Она витала в пространстве, за которым Волгарь разглядел знакомые когда-то очертания тихой реки, несущей рыжие торфянистые воды среди низких берегов, отороченных у воды старыми ветлами. Берега иногда взбегают пологими взгорками, на одном из которых торчит остов порушенной когда-то колокольни, разобранной потом по кирпичику на сельские нужды. Дальше — широкий омут, поднятый над уровнем речки заросшими валами берегов с остатками какого-то строения, ниже которого, как гнилые зубы торчат поперек речки отдельные пеньки бывшей запруды при мельнице. «Господи, да это же мельница у Рябины! — узнал картину давнего своего детства Волгарь. — Вон там дальше село Берег, а это — бывшая церковь и кладбище где-то за ней…»
— Отец Павел, ты чего здесь делаешь? — спросил Волгарь. — Откуда ты знаешь эти места? Ты же из Мологи… А здесь, чуть ниже по течению, жил мой дед, тезка твой Павел Алексеевич. Мама моя отсюда. И я здесь гостил у деда каждое лето до школы.
— А я, дураха, нарошно здесь. Тебя жду. Ты в моих местах бывал и все про них знаешь. И я в твои наведался. Благо, легко это Здесь — вздумал — и оказался… Гляжу, благодатное место прежде было.
— Красивое было место! — со вздохом согласился Волгарь. — Да, видишь, быльём заросло. А чего меня здесь ждал?
— Да то и ждал, чтобы ты поглядел на него и пожалел маленько. Красота ведь была! Река, лес, луга… Деревни и села какие были — по сотне дворов! Куда всё делось?
— По сотне я не помню. Пожалуй, только
— Вернулся бы? — неожиданно спросил Павел и засиял ярче.
Поняв причину вспышки Души Павла, Волгарь осторожно спросил:
— А можно?… Вернее, когда?
— Да ведь родить — нельзя погодить. Сейчас вот и пора!
— Куда?
— Да Господь отнесёт, куда ему надо.
— Я, вроде, не всё ещё сделал…
— Будет ещё у тебя дел!
— Тогда «от винта!», — сказал Волгарь и растворился в пространстве.
…Фельдшер Шаготского фельдшерского пункта тетка Надёна обрядила новорожденного и вернулась к роженице в палату. Молодая мама, скинув одеяло ниже груди, смотрела в потолок, оклеенный чуть пожелтевшими обоями, и слабо улыбалась каким-то своим мыслям.
— Ну, вот… И взвесила, и упеленала, спит теперь, — сказала она. — Хороший мужичок будет. Почти четыре кило. И пяточки — за корытце весов вышли, значит пятьдесят с лишком сантиметров. Всё слава тебе, Господи… Ты прикройся одеяльцем-то, не студись. На воле-то, хоть и солнышко, а всё не лето ещё, — говорила Надёна, походя поправляя салфетки на тумбочках при кроватях, на которых давненько уже не было молодых мам.
Мало нынче рожают в деревне. И фельдшерский пункт чуть, было, не закрыли при сельской больнице Шаготи. Чуть удержался. Да вот и эту мамочку Господь принес из города. Может, и ещё продержится. В деревнях-то есть кандидатки, да ведь они всё в город смотрят… Знамо-дело, там за мамочкой с ребенком на такси, да не на одной ещё пригонят. А здесь чего? На тракторе, если зимой или по весне?
— Мне встать, или вы принесёте покормить? — спросила роженица. — Я посмотреть на него очень хочу.
— Да отдохни пока! И ему дай очухаться. Знамо принесу. …Звать-то будете как парня?
— Ой, спорим ещё… Я бы Мишей хотела. А муж — в честь друга, погибшего в армии — Константином. Родители,… мама моя — Коленькой, в честь моего папы…
— А лучше-то, и чтобы не спорить, в святцы надо поглядеть. Там как раз Владимир должен быть завтра или другого дня…
— Решим. Думаю, не раздерёмся из-за этого.
— Ну, и ладно! А ты, мамочка, скажи, чего вас принесло сюда из города? Все, вроде, туда глядят, а вы — обратно? Или гостите здесь у кого?
— Нет, мы работать приехали. Я — могу учителем в школе. А муж — он вообще-то инженер. Но может и на тракторе… Как ему обещали…
— Ну-ну… Только трактора-то у нас все теперь по дворам раскуплены или вон хламом стоят.
— Не знаю… Ему обещали. Мне тоже в районо сказали: после декрета можно сразу выходить, хотя будут каникулы…
— А жильё какое дали? Или где сама найдешь? Куда ребёночка-то понесешь?