Tot-Svet@mail.ru
Шрифт:
Апрель!.. Но откуда-то взялась метель, и ветер, какой-то совсем не весенний, по-февральски злой, так густо гонит хлопья снега, что, кажется, хочет замести грязную колею железнодорожного пути, чтобы оставить Диванова в холодном вокзале до утра. «Эх, Вологда — гда-гда, Вологда — гда…» — притопывая подмерзающими ногами в тонких концертных ботинках, вспомнил Диванов нелепую строчку из чьей-то песни. А через полчаса он уже сидел в шумной кампании рыбаков «из Мурмана», едущих куда-то «к югам вызволять своего «Сеньку», в смысле, сейнер». Диванова они узнали, как только он вошел в купе и поприветствовал «честную кампанию», выдав ей на замерзшем лице свою фирменную телеулыбку.
Рыбаки — трое заросших щетиной здоровых мужиков, молча сдвинулись на лавках, освободив для Диванова место у столика. И самый крепкий и бородатый из них, тот, что остался за столиком напротив, без слов налил из заварного чайника
— Это тебе нашего, морского, рыбацкого — за встречу. И вот — закусить, что бог послал, и море дало, — сказал он неожиданно мягким голосом.
— А что это? — спросил Диванов.
— Ты не спрашивай, ты давай! Замёрз ведь. А это морской душегрей. Любую простуду вышибает. Лучше бы с водкой, конечно, но и «капитанский» голландский спирт ничего… Даже крепче получается. Давай, давай — не отравим! И тресочка вот, по-домашнему изготовлена.
— Мы загадок не загадываем, мы — «подсказки из зала» даём, — поддержал старшего ещё один.
Дивнов поставил стакан на согнутый локоть, тугими медленными глотками опорожнил его и, не морщась, с улыбкой оглядел рыбаков: мол, вот так мы пьем!
— Вкусный у вас душегрей, надо запомнить способ! — И он приступил к «тресочке». — У! И это — язык проглотишь! Славно живете, рыбаки! — восхитился Дивнов.
— Эт-точно. Пьем и жуем славно, — сказал бородатый. — Только вот жулья на земле стало больше, чем рыбы в море. Мы чего на юга-то катим? «Сеньку» нашего у нас чисто из-под жоп выдернули. Прямо в море. «Не ваш, — говорят, — сейнер. Сойдите с него по-хорошему.» И сплавили к себе. Вот едем судиться. В Новороссийск. Ничем не поможешь из Москвы? Наш был сейнер по всем документам. Мы его у рыбхоза за свои выкупали, доводили до дела. А эти подчалили: «Арестовано судно. Вам приказ сойти на берег, а нам — в другую сторону». Хорошо ещё в трюм не законопатили гнить с треской…
— Да, мужики… Бардак в стране …Жалко, я не по этой части и сейчас в простое… Не придумаю, чем помочь…
— А ты задай вопрос залу: кто бардак-то устроил в России — Горбачёв? Ельцин? Гайдар? Березовский?
— Все вместе и каждый по-своему… Жалко, зала у меня теперь нет…
— Тоже кресло из-под жопы выдернули?
— Не совсем так, но, в общем — похоже. Я, правда, сам в чём-то виноват…
— Это бывает… И где теперь, кому вопросы задаешь?
— Сам себе. С ответами только что-то хреново.
— Это — да, согласился бородатый. — Как говорится, знал бы прикуп, жил бы в Сочи… — И предложил: — Ну, чего? Еще по одной, и на бок?
— Извиняйте, рыбаки, я уже тёплый… Которую полку могу занять? А то билет дали даже без места, — устало выговорил Диванов.
— Раз без места, выбирай любое, — сказал бородатый. — А мы ещё по чуть-чуть…
Диванов тяжело взгромоздился на верхнюю полку и, пока стаскивал там свитерок и брюки, думал, что уснет сейчас, едва коснется подушки. Он лег, вытянулся, расслабил тело и мысленно, в такт дыханию начал считать: вдох — один, выдох — два, вдох — три,… дав себе команду забыться ещё до тридцати. Но странно… счёт уже перевалил за сорок и ни разу не спутался, открываются и глаза… Рыбаки тактично не гудят голосами, шепчутся хрипловатым шёпотом, а сна нет. «Чефир или полусухое белье? — спросил он себя и сбился с размеренного счета. — Или жизнь, в которой теперь одни вопросы и никто не пишет на монитор ответов?.. Приеду, спрошу у Волгаря: кому и чем я перешел дорогу? Он опять затянет: «ответь себе сам…» Ау, Диванов! Что ты сделал такого, что жизнь платит тебе теперь одними мятыми червонцами?… А дома, на Дону — весна… Играет солнце… Пышут желанием казачки — одна краше другой… Какая была жизнь!.. И «черт занес в другую сторону…» Ладно. Занёс и занёс. Сам хотел. Гордился перед однокурсниками, полз по ступенькам должностей… И, кажется, не делал подлостей… Разе что по-мелочи, прости меня, Господи… Неужели за это за всё так щекочет меня судьба?… Хороша щекотка — плакать хочется… Спи, Диванов, спи. Вдох — раз, выдох — два…»
В купе погас свет. Кто-то из рыбаков ушёл, остальные с тяжелыми вздохами и бормотанием улеглись по местам, и через какие-то секунды купе наполнилось крепким мужским храпом.
Глава 25
Заседание Совета мэров крупнейших городов России прошел для Евгения Буланова беспокойно. Хотя докладчик от федеральной исполнительной власти несколько раз ссылался на опыт его администрации по привлечению инвестиций в развитие мегаполиса, Буланову казалось, что вот-вот кто-то скажет, будто не совсем гладко обстоят там дела
На вечер тесть пригласил «отужинать и поболтать». Отказаться Буланов не посмел, но поехал к нему в Серебряный бор, только дав себе зарок: ни слова о Волгаре и вообще об этой чертовщине. Однако под уточку по-пекински, да под горячее сакэ, которое так ловко подставляла гостю домработница, зарок как-то затуманился, и «зять-дорогой» поведал «дорогому тестю» о том, что мучило его последние недели. Рассказал, правда, осторожно, опуская кой-какие детали… Но главного своего опасения не удержал:
— И выходит, что я теперь у этого жмурика под колпаком — он всё видит и всё знает. И чуть что — пишет прямо в компьютер…
— И что он там пишет? — полюбопытствовал тесть.
— Пишет, что по долгам надо платить!
— Очень правильно. А ты чего испугался? Платить надо не только по долгам, но и за услуги. Насколько я помню, даже в Священном писании сказано: «Узнай его по трудам его». А что значит «узнай»? Это значит повернись к нему лицом, оцени его услугу и воздай, как положено… — Тесть бережно влил меж полных губ ещё одну чашечку сакэ и наставительно продолжил: — Что касается долгов, тут надо помнить — какие они. Есть обязательные, вроде карточных или по кредитам банка. Там могут и на «счётчик» поставить. А это ни к чему. Если же просто обещал чего… Тут ещё можно посмотреть: кому обещал, чего обещал… Мало ли кому и что мы обещаем? Нам вон коммунизм построить обещали, и где он?… А насчет «колпака», ты бы посоветовался с кем-нибудь. Всё видит и всё знает только Господь, иже еси на небеси. А у тебя же не Иисус Христос на проводе. Может, это провокация твоего писателя? У них модно «менять профессию». Спрятался где-то и стучит… Стучит-то только тебе на компьютер или ещё и в газеты пишет?
— Не… Только мне!
— Значит, это кто-то из твоих заклятых друзей решил потешиться.
— Хорошо бы! Но об этом же писала едва ли ни вся мировая пресса: погиб в автомобильной катастрофе, кремирован, и пишет с того света.
— Интересно. Не читал. Служба проклятая — одни бумажки листаешь целый день…
— О, представляю! У меня и то, сколько всяких просьб, заявок, жалоб каждый день. А уж у вас-то, конечно, — горы!
Тесть Буланова — Федор Александрович Горин — приметный внешне мужчина, не растерявший импозантности и к шестидесяти годам, с незапамятных советских времен ходит в начальниках секретариата первого «вице» в правительстве страны. Получил он эту должность ещё в возрасте зятя и закрепился в ней, сознательно не помышляя о переменах в карьере. Лишь однажды в ней случился перерыв. Это когда от СССР осталась одна Россия с её малыми народами, и в правительство пришли молодые, горячие ребята. Тогда на место его многолетнего шефа призвали провинциального губернатора, а тот притащил с собой на секретариат молоденького физика Гошу. Парень был сподвижником губернатора на митингах, пока тот пробивался в политики, потом сидел у него в качестве помощника и пресс-секретаря. А теперь вот выпало заведовать секретариатом при разогнанных канцелярских работниках. Он хорошо управлялся с техникой, завел электронный учет входящих документов, но явно терялся в оценке их важности, а бегать с каждой бумагой к шефу не решался, поскольку тот в новой должности становился всё более крут характером. Вот почему, когда Федор Александрович пришел к Гоше подписать акт о передаче оставшихся документов, тот явно обрадовался возможности получить консультацию у канцелярского зубра, да и пожаловаться на судьбу.