Тоталитаризм в ХХ веке
Шрифт:
Тоталитарные режимы и обосновывавшие их идеологии отрицали самоценность человеческой свободы. Как наци-фашизм, так и сталинизм исходили из того, что существуют свободы "подлинные", "существенные" и свободы "бесполезные, вредные" или мнимые. В фашистской идеологии к первым относились возможность беспрепятственной борьбы за существование, агрессия и частная экономическая инициатива, при сталинском режиме - право пользования социальными гарантиями, предоставляемыми государством. Напротив, индивидуальные свободы и права человека отвергались как продукт либерального вырождения (в теориях фашистов) или - вслед за Лениным - как фальшивый "буржуазный предрассудок" (при сталинизме). В то же самое время, тоталитарные режимы стремились опереться на стимулируемую ими самими активность масс, индоктринированных господствующей идеологией, на дирижируемое сверху массовое движение. Эту своеобразную "обратную связь" между режимом и массами, выходящую далеко за рамки простой пассивной покорности "низов" авторитарной диктатуре и придающую тоталитарным структурам особую прочность, не случайно считают одной из основных отличительных
Такая массовая активность в заранее установленных и жестко контролируемых режимом рамках была не только орудием контроля и господства, но и мощным средством мобилизации. Фактически она направлялась, в первую очередь, на решение военных и военно-индустриальных задач. Империалистические державы Германия и Италия использовали массовую экзальтацию для перестройки экономической и общественной жизни с целью подготовки к широкой экспансии вовне. В СССР за счет ее пытались осуществить форсированную индустриализацию и наращивание производства. Еще XV съезд ВКП(б) провозгласил, что "работа по рационализации народного хозяйства своей главнейшей и решающей предпосылкой имеет широкое вовлечение в нее рабочих и крестьянских масс". На "все партийные, советские, профессиональные, кооперативные и другие организации" возлагалась задача развернуть интенсивную пропаганду и практически организовать "социалистическое соревнование". Уже через несколько лет Сталин хвалился "пафосом строительства" у миллионов советских трудящихся, воспринимавших освоение новой техники как "дело чести".67 Он любил являться миру на фоне ударников, сборщиц хлопка, колхозниц-миллионерок, стахановцев и иных "героев труда".
По справедливому замечанию А. Горца, смысл этой "низовой инициативы", распространившейся в годы первых пятилеток, сводился к тому, что человек должен был "сам испытывать желание стать активным инструментом для осуществления внешних но отношению к нему целей (социализма, истории, революции) внешней волей (плана или партии)". Иррациональная вера в высшую мудрость государства и его политики была призвана преодолеть прежнее, препятствовавшее широкомасштабной индустриализации отношение к труду лишь как к средству получить продукты для собственного потребления. По словам немецкого исследователя Р.Курца, "эта протестантская этика человека абстрактного труда,... характерная, согласно Максу Веберу, для идеологического и исторического возникновения капитализма, нигде не осуществлялась столь ревностно и непреклонно, как... в обществах реального социализма".68 Продуктивизм (культ труда и индустриального производства) внедрял "трудовую этику", суровую производственною дисциплину, "стахановщину" и "ударничество". В свою очередь, Э.Фромм отмечал аналогичные черты в фашистской идеологии: авторитарный, садо-мазохистский характер фашиста предполагает восторженное подчинение "высшей силе" (природе, богу, провидению, судьбе, истории, сильной воле и т.д.)69, в результате чего он воспринимает собственные действия, даже противоречащие его непосредственным интересам как "священные".
Важнейшим механизмом тоталитарного оформления и стимулирования массовой активности был корпоративизм. Интересы различных классов в социальном организме, контролируемом тотальным государством, объявлялись не антагонистичными, а взаимно дополняющими друг друга и подлежащими организации "сверху". В наци-фашистских моделях каждая социальная группа с "общими" экономическими задачами - от наемных тружеников до предпринимателей данной отрасли и чиновников - рассматривалась как пирамидальная корпорация. Социальное партнерство труда (работника) и капитала (предпринимателя) считалось основой производства в интересах нации. Труд, в который включалась предпринимательская и управленческая деятельность, провозглашался "социальным долгом", охраняемым государством, а экономика - единым целым. Социальное партнерство в рамках корпорации обязывало "верности между предпринимателем и коллективом как между вождем и ведомыми для совместного труда, выполнения производственных задач и на благо народа и государства". Германские национал-социалисты ввели всеобщую трудовую повинность, а их программа декларировала: "Первая обязанность каждого гражданина государства - трудиться духовно и физически ради общего блага".
В сталинской модели, где также существовала обязанность "трудиться на благо общества", корпоративизм формально не провозглашался. Но фактически он и здесь лежал в основе социальной организации. Тезис об общности интересов работников и администрации, подчиненных и начальников внушался и внедрялся в сознание настолько интенсивно, что он сохраняется в России и годы спустя после демонтажа однопартийного режима КПСС. В профсоюзы в СССР, как и в фашистские синдикаты или в германский нацистский "Трудовой фронт" входили как наемные труженики, так и администрация.
Если сталинская система продвинулась дальше наци-фашизма в попытках создать единую монолитную структуру власти, то, с другой стороны, она уступала итальянскому и германскому тоталитаризму в идеологической "откровенности". Можно утверждать даже, что сталинизм так и не сумел "достроить" свою идейную конструкцию в некое непротиворечивое целое. Даже осуществляя самый страшный террор против населения, "советский" тоталитаризм формально продолжал ссылаться на гуманистические идеалы Просвещения и революционного движения, на коммунистическую идею справедливого и эгалитарного общества. Это объяснялось, в частности, тем, что бюрократическая диктатура в СССР в силу исторических обстоятельств своего возникновения нуждалась в постоянной легитимации своего существования, подчеркивая свою "преемственность" по отношению к российской революции и мировой освободительной традиции вообще. Идеологическая трансформация режима партии-государства в СССР происходила посредством постепенного и прогрессирующего "размывания" и "разжижения" первоначально провозглашенных коммунистических идеалов с помощью постулатов "реального социализма", изменявших эти первые до неузнаваемости, но не отвергавших их формально до конца. Такая особенность предполагала и большую уязвимость "советского" варианта тоталитаризма, что часто выражалось формулой "разрыв между словом и делом". "Все более очевидное несоответствие реальной жизни провозглашавшемуся идеалу прикрывалось "корректировкой" последнего, например, исчезновением положений об отмирании государства, о самоуправлении, о том, что "свобода каждого есть условие свободы всех". Взамен широко пропагандировались идеи о "неантагонистических" противоречиях и классах, о наднациональной "общности советского народа", о превосходстве "всего советского" и т.д. Консервацию этих иллюзий до поры до времени обеспечивали ограничения информации извне и общения с зарубежьем. Однако, раньше или позже, истина должна была раскрыться, и тоталитарная идеология потерять свою интегрирующую силу"71. Фашизм и национал-социализм, изначально провозгласившие свою враждебность духу Просвещения и Свободы, не были столь связаны в этом отношении.
Распространение тоталитарных моделей государства
"... "Фашизм" не только консолидировался в Италии; аналогичные движения возникли и взяли верх во многих странах. В других странах "фашизм" в том или ином виде представляет собой угрожающее идейное течение... Даже в СССР, хотя и в иной форме, фашизм взял верх...", - констатировал в 1934 г. русский эмигрант-анархист В.Волин, понимая под "фашизмом" тоталитаризм. Он подчеркивал, что "сам термин, бывший вначале чисто национальным, сделался всеобщим, интернациональным".
Действительно, "классические" тоталитарные модели вдохновили не только многочисленные фашистские движения, возникшие в самых различных странах Европы и Америки, но и правящие или претендующие на власть элиты многих стран, принужденные действовать в стесненных экономических или политических обстоятельствах.
В сентябре 1923 г. в Испании была установлена диктатура генерала М.Примо де Ривера. Отвечая на вопрос одного из журналистов, повлиял ли на его выступление муссолиниевский "марш на Рим", военный правитель заявил: "Не было нужды копировать фашистов или великолепный образ Муссолини, хотя их действия дали полезный пример для всех". Режим Примо де Риверы не был фашистским, но заимствовал ряд его элементов: была создана единая политическая организация, реорганизованы ополчения "соматены", превращенные в опору диктатуры, и т.д. После падения военной диктатуры последователи отстраненного генерала создали чисто фашистскую организацию - "Испанскую фалангу". Фалангисты приняли самое активное участие в установлении франкистского режима в Испании в 1936-1939 гг. Новая диктатура генерала Ф.Франко сочетала в себе тоталитарно-фашистские и авторитарные, консервативно-традиционалистские черты: наряду с корпоративной системой и структурой "вертикальных синдикатов" существовал своеобразный "консервативный плюрализм", официально интеграрованный в единую партию-движение.
В Турции режим К.Ататюрка с 1925 г. превратился в однопартийную националистическую диктатуру, целью которой была ускоренная модернизация экономики и общества с помощью деспотических действий государства (эта политика официально получила название "этатизма"). Ключевые хозяйственные рычаги были сконцентрированы в государственных руках. Профсоюзы и общественные организации контролировались правительством. Принимая в 1939 г. турецкую делегацию, Гитлер заявил: "Турция была для нас примером". Но и ататюркистский режим нельзя признать тоталитарным, несмотря на ряд присущих ему черт. По мере укрепления частной буржуазии росла и роль тех, кто выступал против "крайностей" этатизма. В 40-е гг. в Турции утвердилась многопартийная система.
Исследователи нередко называли фашистскими или тоталитарными диктаторские режимы, установленные в 20-е - 30-е гг. в ряде восточно-европейских стран. Действительно, эти системы правления использовали ряд методов, характерных для фашизма или национал-социализма (однопартийная структура, элементы корпоративизма, сеть общественных организаций как "приводных ремней" власти, организованный террор и т.д.), однако власть при этом никогда не уходила из рук традиционных политических и экономических элит, которые предпочитали действовать сверху и не слишком полагались на несовершенные механизмы воздействия на общественное сознание. Правящие круги стремились с помощью чрезвычайных, подчас тоталитарных методов либо подавить растущее народное движение (как в Болгарии в 1923 г. ), либо решить внешнеполитические проблемы или же обеспечить внутриполитическую стабильность в условиях острого хозяйственного кризиса. Характерно, что при этом они боролись не только со своими политическими противниками "слева", но и с действительно фашистскими партиями и движениями (вроде "Железной гвардии" в Румынии).