Тотем Козерога
Шрифт:
гребень. Голова длинная как у крокодила, из зубастой пасти стекал дымящийся яд…
«Правильно говорят, — подумал я с содроганием. — Порой ангелы и демоны ходят
рука об руку. Но мы не замечаем, видим лишь поверхностное… Однако, пора
прекращать играться со зрением. А то насмотрюсь, ночью кошмары замучают».
Послышались шаркающие шаги, стук чего-то твердого об асфальт. Обернулся и увидел
маленького сухого мужчину с тростью в руке. Лет пятидесяти-шестидесяти
но уже дряхлый, заморенный. Худой череп обтягивала пергаментная кожа. На голове
жалкие остатки растительности. Это компенсировала жиденькая козлиная бороденка.
Щеки худые, впалые. Мордочка… лицом просто не назовешь… мордочка лисья, хитрая и
зловредная. Маленькие черные глазки быстро-быстро бегали по сторонам, пытались
поймать и ухватить окружающее. Тонкие губы искривлены в жалостливой улыбке,
словно говоря: «Я маленький человек, не обижайте меня». Одет в старый вышедший
из моды костюм гадостного бежевого цвета, стоптанные туфли с острыми носками.
Мужчина на ходу охал, кряхтел и сопел. Углядев меня, заторопился, резко свернул.
— Молодой человек, позволите присесть уставшему прохожему? — вежливо осведомился
мужчина, изобразил на лице приветливую улыбку.
Я кивнул и подвинулся. Не скажешь же — вали отсюда, хочу побыть в одиночестве.
Воспитание, этикет — коварнейшие ловушки. Частенько заставляют совершать то,
чего не желаешь.
Мужчина слащаво улыбнулся и осторожно присел на краешек скамейки. Запыхтел,
устраиваясь поудобнее. Пару минут сидел молча, размышляя над чем-то своим. Но я
ощутил, что внимание незнакомца сосредоточенно исключительно на мне.
Насторожился и приготовился к отпору.
— Весна — чудеснейшее время года, — проскрипел мужчина, принял одухотворенный и
мечтательный вид. — Все оживает, цикл возрождения повторяется. Очень символично,
не находите?
— Нахожу, — буркнул я довольно сухо, давая знать, что не настроен на светскую
беседу. Добавил нехотя: — Весна…
Неизвестный не обратил на тон внимания, расцвел, будто майская роза. Живо
повернулся, затараторил:
— Да-да, как я вас понимаю, молодой человек. Кстати, позвольте представиться –
Платон Варламович. Академик, историк и просто ценитель прекрасного.
— Александр, — проворчал я. С неудовольствием понял, что попался. Беседа начата,
имена раскрыты. Теперь будет хамством просто встать и уйти.
— Очень приятно! — любезно произнес Платон.
Протянул маленькую ладонь. Я глянул искоса: рука сухая как птичья лапка, темная
и шершавая, вся в синеватых переплетениях вен. Пальцы узловатые, хваткие,
длинные, кое-где обломанные, с ободками грязи. Неряха. Но пришлось пожать.
Платон ухватил мою ладонь, потрусил в воздухе.
Я попытался выдернуть руку. Ощущение неприятное: как в капкан попал. Академик
удержал, спросил доверительно:
— Тоже любуетесь городом, Саша? Погодка чудо как хороша. Грех не погреться на
солнышке.
— Ага, любуюсь, — ответил я.
С усилием выдернул ладонь из клещей Платона. Историк опять не обратил внимания,
с вдохновением и пламенем в глазах принялся вещать:
— Да, красота спасет мир! Ведь вызывает только положительные эмоции. Человек,
живущий среди прекрасного, не думает о войнах, об убийстве себе подобных. Душа
чиста, наполнена любовью к сущему…
Отвернувшись, я скрестил руки на груди, закинул ногу на ногу. Постарался
смотреть куда угодно, но не на академика. Простейшая жестикуляция. Даже человек,
не знакомый с опусами психологов, чувствует — собеседник закрылся, не
воспринимает сказанное, ему не интересно… Платон заливался соловьем, со вкусом
рассуждал о великом: красоте, мироздании, судьбах бытия. Тарахтел без умолку,
неутомимый и словоохотливый. Совершенно не обращал внимания на отсутствие
должной реакции. А я сидел и с раздражением придумывал повод, чтобы уйти. Ясно
же — мужичок дорвался до общения. Теперь не отпустит, пока не изольет душу, не
поведает мысли, чаяния, надежды. Потом начнет вспоминать, расскажет о молодости,
нравах и культуре. Таким наплевать, что говорить: лишь бы найти свободные уши и
грузить, грузить ненужной информацией. А может вампир? Глянуть бы, но после
бабушек что-то перехотелось присматриваться.
— …в советское время люди были чище, искренней, — вещал историк. Внезапно
запнулся, спросил с хитринкой: — Кстати о душе, молодой человек… Не хотите ли
продать?
— Что? — не понял я.
Вопрос застал врасплох, выбил из колеи. Я быстро глянул на Платона, наткнулся на
абсолютно холодный и циничный взгляд. Маска — понял я. Корчил из себя
безобидного и увлеченного, ждал пока расслаблюсь. И не прогадал, я попался как
ребенок.
— Душу, конечно, — серьезно сказал академик. — Я хорошо заплачу. Думаю, тысяча
долларов в самый раз. Неплохие деньги за такую безделицу.
Платон полез в карман пиджака, вытащил толстую пачку помятых зеленоватых купюр.
Потрусил у меня перед носом, жестом фокусника спрятал обратно. Подмигнул и
ухмыльнулся.