Товарищ мой

Долматовский Евгений Аронович

НАШЕ ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ

А начнем легенду с прадеда, Как служил он в Первой Конной. На старинной фотографии Он в буденовке суконной. Военная служба бессменная, Видать, наше дело семейное. Я любитель тепла и уюта, По душе мне лишь тихие зори. Но ведь надо, ведь надо кому-то И на вахте стоять, и в дозоре. А еще мы спросим дедушку, Как прошла его эпоха, Почему про знамя красное Он поет «Бандера роха». Защищал отец Отечество, Наносил врагу удары, И Отечественной названа Та война была недаром. Сыновья присягу приняли На морях, на танкодроме. Значит, крепкие традиции В нашем мирном старом доме. Военная служба бессменная,

Видать, наше дело семейное. Я любитель тепла и уюта, По душе мне лишь тихие зори. Но ведь надо, ведь надо кому-то И на вахте стоять, и в дозоре. 1976

ГДЕ ТЫ РАНЬШЕ БЫЛ?

Полюбить тебя Уж не хватит сил, И одной теперь хорошо... Где ты раньше был? Где ты раньше был, Что так поздно ко мне ты пришел? Разве ты не знал О моей тоске, Как ты мог прожить без меня? Где ты раньше был, Целовался с кем, С кем себе самому изменял? Разве знает кто, Сколько лет и зим Я улыбки жду и тепла... Где ты раньше был, Когда я с другим, С нелюбимым, над пропастью шла? Мы с тобой теперь — Словно тьма и свет. Полюбить тебя нету сил. Где ты раньше был Столько дней и лет, Мой единственный, где же ты был? 1976

ВСЕГДА И СНОВА

Первый день весеннего тепла Серебрился бархатом на вербах, А любовь тогда уже цвела — Раньше всех она цветет, наверно. А потом роняли лепестки, Осыпались яблоня и слива, А любовь, природе вопреки, Все цвела, не зная перерыва. Вот уже черемуха бела, Соловьи свое кончают пенье, А любовь лишь только начала, Начала опять свое цветенье. Красный лист по озеру плывет, А за ним летит снежинок стая, А любовь смеется и поет, Ни зимы, ни осени не зная. 1976

СЫН ПОЛКА

Это было в давние времена, Все пылало, рушилось, шла война. Где бесился огненный ураган, Найден был в развалинах мальчуган. Только бой закончился — снова бой. И пришлось бездомного взять с собой. Получил он звание «сын полка», Только каска мальчику велика. Сестры милосердные и бойцы — Все ему и матери и отцы. До конца сражения, как могли, Сына от опасностей берегли. Отдали в суворовцы, а потом Лейтенантом встретился он с полком. После академию он кончал. А сегодня мальчик тот — генерал. Выступает гвардия на парад. Девочки и мальчики вслед глядят. Под гвардейским знаменем у древка Командир дивизии — сын полка. 1978

ОРЕШЕК

У ледяного моря Баренца Я вижу дерево под ветром. Оно от вьюги не сгибается, Его зовут сибирским кедром. Скажи, откуда это дерево Такой красы, такого роста Пришло сюда, на скалы Севера, Где низко стелется березка. Я вспоминаю ветры острые, Я фронтовые помню были: Служил на Кольском полуострове Красноармеец из Сибири. В часы прощания сурового Его девчонка-недотрога Орешки всыпала кедровые В карман шинели на дорогу. Была шинель в атаке ранена, Орешек выпал из кармана. Растет под северным сиянием Теперь таежная громада. Так вот откуда это дерево Такой красы, такого роста Взошло сюда, на скалы Севера, Где низко стелется березка. 1985

ПЕСНЯ О МАРШАЛЕ ЖУКОВЕ

На нашем фронте самым старшим Был сын калужского села, Неулыбающийся маршал Нас вел на ратные дела. Всех полководцев был он строже, Пред ним дрожал заклятый враг, И мы его боялись тоже. Теперь признаюсь — было так. Всегда на главном направленье Он появлялся в нужный час. От обороны в наступленье Он вел войска и верил в нас. Известно всем, какие бури Мы одолели в те года. Над картой маршал брови хмурил, Не улыбался никогда. Но этот самый маршал грозный Был наш товарищ, друг большой, Не из гранита, не из бронзы, С широкой русскою душой. В Берлине дымном, после боя С победой поздравляя нас, Явился маршал перед строем И улыбнулся в первый раз. 1985

НАКАНУНЕ

ГЕРОЙ

Легко дыша, серебряной зимой Товарищ возвращается домой. Вот наконец и материнский дом, Колючий садик, крыша с петушком. Он распахнул тяжелую шинель, И дверь за ним захлопнула метель. Роняет штопку, суетится мать. Какое счастье — сына обнимать. У всех соседей — дочки и сыны, А этот назван сыном всей страны! Но ей одной сгибаться от тревог И печь слоеный яблочный пирог. ...Снимает мальчик свой высокий шлем, И видит мать, что он седой совсем. 1938

ПИСЬМО

Вчера пятнадцать шли в наряд, Четырнадцать пришли назад. В одной тарелке борщ остыл... Обед был всем бойцам постыл. Четырнадцать ложились спать. Была пуста одна кровать. Стоял, уставший от хлопот, У изголовья пулемет. Белея в темно-синей мгле, Письмо лежало на столе. Над неоконченной строкой Сгущались горе и покой. Бойцы вставали поутру И умывались на ветру. И лишь на полочке одной Остался порошок зубной. Наш экспедитор шел пешком В штаб с недописанным письмом. О, если б вам, жена и мать, Того письма не получать! 1938

«Не разлюблю тебя я никогда...»

Не разлюблю тебя я никогда. Не потому, что юности года Прошли мы вместе по цветам и травам, Не оставляя за собой следа; Не потому, что синим и кудрявым Был на рассвете щебетавший сад, Где целовал я твой веселый взгляд, Прямых ресниц почти что не касаясь, И был смущен, как будто виноват, Когда вела нас улица косая К твоей калитке. Знаешь, я бы мог Забыть все это, выйдя за порог Еще не ясных, первых впечатлений И юных неоправданных тревог. Но в нашей жизни был денек осенний, Когда мы шли на Северный вокзал... И все, что я тебе недосказал, Выстукивали быстрые колеса. А я у мокрого окна стоял И от одной горячей папиросы Закуривал другую. А потом Поднял меня артиллерийский гром. И я со взводом вышел под обстрелом И блеск штыков увидел за бугром... И ты все утро на восток смотрела, И ровный свет твоих зеленых глаз Не одного меня, а многих нас В сраженье вел и делал храбрецами: Он был спокоен, ясен, как приказ. Да, ты была во всех атаках с нами, Забыв свое нелегкое житье, Тоску и одиночество свое... Будь навсегда среди огня и дыма, Как воинская клятва, нерушима, Любовь моя! Ты — мужество мое. 1938

НА РАССВЕТЕ

Светало. Светало. С рассветом Пошли боевые рассказы. — Ну, как рассказать вам об этом? Все было согласно приказу: Я девять чужих самолетов Огнем истребительным встретил, Как в Северной школе пилотов Учили меня в тридцать третьем. — Однако, — сказали танкисты, — Пилоты не очень речисты. Сейчас для рассказа мы слово Дадим лейтенанту Смирнову. Светало. Светало. Светало. На клумбах дышали растенья. — Вдруг гусеница отказала, Когда мы пошли в наступленье. Тогда с молотком и наганом Я вылез наружу из башни. Стоять под огнем ураганным, Наверное, все-таки страшно! Сменил я разбитые звенья, Как в танковой школе учили. Мы снова пошли в наступленье И нашу пехоту прикрыли. Пилоты сказали: — Танкисты, Вы тоже не очень речисты. Наверное, только поэту Прославить историю эту. — Танкисты и летчики! Все мы Умеем рассказывать плохо, Но кровью и сталью эпоха Бессмертные пишет поэмы. ...Светало. Светало. Светало. В туман уходили дороги, И синяя лампа горела На случай воздушной тревоги. 1938