Товарищ пехота
Шрифт:
Шостак откинулся на спинку стула и взглянул на Лаврецкого.
Ротный понимающе кивнул, хотя не слышал, о чем они говорили. Он еще не пригляделся к Романцову.
— Есть такое понятие: глубокая пахота. Когда плуг глубоко взрывает целину. Вы слишком глубоко пашете… Это хорошо! Я доволен и желаю вам поскорей стать отличным командиром. Но не забывайте о Тимуре. О том, что я говорил вам. О любви к людям!
— Баймагомбетов? Лентяй! — решительно заявил Лаврецкий. — Я видел, как он землю копал.
—
Утром в землянку пришел ротный письмоносец. Его встретили шумными криками и радостными возгласами.
С минуту в землянке было тихо: все солдаты читали письма. И Романцов получил весточку от стариков и сестры, перечитал два раза подряд, бережно спрятал в карман гимнастерки. Дома все было благополучно.
Он приказал брать винтовки, не заметив опечаленного лица Грузинова.
Грузинов был медлительным, неуклюжим, но старательным солдатом. С ним Романцов еще ни разу не ссорился. К его удивлению, в этот день Грузинов совершенно, не слушал слова команды, путал, отвечал невпопад.
Романцова так и подмывало крепко отругать его, но он каким-то чудом сдержался, во время перекура подозвал Грузинова, участливо спросил, что с ним.
— Все в порядке, товарищ сержант, — хмуро ответил Грузинов. — Не беспокойтесь!
Романцов побледнел от обиды.
«Вон до чего дошло, — испуганно подумал он, — не хочет быть откровенным».
— Ну и слава богу, если в порядке, — сказал он беспечно. — Сходите к ротному писарю и отдайте эту записку!
Дело к писарю у него действительно было, но можно бы и без записки обойтись. Молибога с таинственным видом непрерывно смотрел на Романцова. «Знает, — понял Романцов. — Вот скажет ли?»
Молибога сказал:
— Дочь у него, товарищ сержант, больна… А такая болезнь, что в районном масштабе ее излечить невозможно! Какая-то опухоль в мозгу… Нет, он не жаловался, ему там помогли всем, чем могли. Да помогли-то в районном масштабе, а нужен здесь профессор! — Молибога подумал и важно добавил: — Академик медицинских наук!
— Значит, надо писать в Москву! — уверенно сказал Романцов.
— Как это — в Москву?
— А вот пойду к капитану Шостаку, он и напишет. Командуй отделением! Но пока — ни-ни… ни слова!
Молибога вытаращил глаза, кивнул и три раза ударил себя сложенными в щепоть пальцами по груди.
Но стоило Романцову
Вернувшись, Романцов понял это мигом: Грузинов посмотрел на него с такой искренней надеждой, как будто сержант и был тем самым столичным профессором, который нужен его дочери…
Через неделю были назначены тактические учения, а тут, как на грех, у Молибоги порвались ботинки.
Вечером Романцов побежал к старшине. Он просил, умолял, ругался. Ничего не вышло, запасных ботинок у старшины в этот день не было.
А Молибога-то был рад-радешенек отлежаться днем в пустой и тихой землянке. Разумеется, кому же хочется бегать и ползать по грязному, раскисшему полю…
«Хороший ты человек, Молибога, — подумал Романцов, — а лентяй! Но я тебя перехитрю!»
Достав у заболевшего, как на беду, ротного сапожника молоток, шило, обрезки кожи, Романцов сам нарезал деревянные гвозди. После отбоя, когда солдаты уснули, он сел за работу. Ему хотелось побыть одному, и он разрешил дневальному тоже поспать.
До сих пор Романцов никогда не чинил сапог. В первую же минуту он исколол шилом пальцы. Высасывая кровь, он повторял:
Нас водила молодость В сабельный поход. Нас бросала молодость На кронштадтский лед.Это помогало не злиться, не ругаться и думать, что завтра Молибога с ручным пулеметом все-таки выйдет на фланг его отделения.
Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Баймагомбетов, сидя на нарах, пристально смотрел на его руки.
— Ты чего, Тимур? Иди сюда!
Одним прыжком Тимур слетел с нар и опустился на землю около печурки:
— Ты свои ботинки чинишь, начальник?
Романцов хотел было сказать, что командиру всегда, даже ночью, надо говорить «вы», но раздумал.
— Нет, Тимур, это ботинки Молибоги, — кротко вздохнул он.
— Ты сапожник?
— Видишь, пальцы в крови! Не умею… Я многого еще не умею, Тимур. Как и ты. Вспомни, давно ли ты научился умываться из ручья и бегать в одной рубашке по морозу!
— Зачем сер-жан-ту чинить сапоги солдата?
— Завтра учения! Как же наше отделение будет наступать без ручного пулемета? Если бы ты мог стрелять, я бы не чинил сейчас ботинки!
— Я из винтовки хорошо стреляю, начальник, — робко улыбнувшись, сказал Тимур. Он боялся, что сержант сейчас начнет упрекать его.
Романцов потрепал Тимура по щеке.
— Сходи за водой! Мы чай вскипятим. У меня есть сахар.
…Утром Романцов разбудил Молибогу, швырнув на нары загремевшие ботинки.