Товарищ пехота
Шрифт:
Наши разведчики не ходили через овраг, предполагая, что финны простреливают его кинжальным огнем из пулеметных дзотов и что противоположный берег минирован. Перейти вброд ручей тоже было трудно.
Разведчики ходили к финским позициям по заросшему кустарником полю, предполагая, что кусты надежно прикрывают их от вражеских наблюдателей. Однако каждый раз финны замечали разведчиков и обстреливали их.
Романцов достал из баула записную книжку, купленную еще в Ленинграде. На первой странице он написал: «Действовать не шаблонно!» Что надо писать дальше, он не знал.
Земля еще не покрылась травой. Она была рыхлая, черная. Романцов выгреб из трубы землянки сажу и сварил отвратительную вонючую краску. Старшина дал ему несколько рваных рубах и шаровар. Романцов сшил халат с капюшоном и маской. Выкрасив халат краской, он три дня сушил его на солнце.
Бойцы ничего не понимали, посмеивались. Молибога добродушно ворчал:
— «Маскарад», драма в пяти действиях, сочинение Лермонтова!
Бог знает когда он удосужился прочитать «Маскарад»…
На рассвете Романцов надел халат. В халате он был похож на католического монаха. Сопровождаемый добрыми пожеланиями и необидными насмешками, он вылез из траншеи.
Полз он медленно, зигзагами, долго лежал неподвижно на одном месте, надеясь, что финские наблюдатели не отличат его от камня. Лицо его было прикрыто черной маской. Земля была влажная, халат и гимнастерка промокли.
У края оврага росли три березы. Рваные ссадины и царапины от финских пуль покрывали их стволы. Густой, липкий сок сочился из ссадин. Пули впивались в стволы высоко, пожалуй на метр-полтора от земли. Не ниже! Березы были почти перепилены финскими пулями на высоте полутора метров от корней.
Открытие было первостепенной важности.
Он благополучно добрался до траншеи.
В этот вечер Романцов был оживлен и весел, как прежде.
Ночью с разрешения лейтенанта Матвеева снова вылез к березам. Вспышки ракет, шипение и взрывы финских мин, пулеметная стрекотня — обычная фронтовая ночь!
Он лежал у берез, и пули, взвизгивая, проносились над его головою. Они впивались в березы, и деревья порою вздрагивали, словно от жгучей боли. И все же ни одна вражья пуля не впилась в корни или в землю. Романцов услышал бы!
Тогда в порыве дикой удали он скатился по склону оврага к ручью. Течение было такое быстрое, что, казалось, удар палкой не разрубил бы воду, а лишь высек брызги, как удар железом по камню — искры.
Романцов долго ползал на четвереньках, копая руками рыхлую землю, но не нашел ни одной пули. Земля была густо насыщена осколками финских мин и снарядов. А пуль не было.
В землянке он сбросил халат, мокрую одежду и, полуголый, греясь у печки, написал в своем блокноте:
«Для разведчиков ночью самое главное — не напороться на кинжальный огонь вражеских пулеметов. У финнов все пулеметы имеют определенное направление огня. Прицельная стрельба ночью, как правило, невозможна. Если неприятельский часовой увидит нашего разведчика, он не будет стрелять. Бросит гранату!
Факты: финские пули пронзают березы на метр-полтора от земли. Ниже пули не летят. В земле пуль тоже нет.
Вывод: пулеметы кинжального действия
С минуту Шостак сидел, напряженно думая. Сосредоточенный взгляд его был устремлен в потолок.
На щеках стоящего у двери Романцова то появлялись, то пропадали лихорадочные яркие пятна.
— Сколько человек? — наконец спросил Шостак.
— Четыре. Клочков, Молибога, Тимур и я. Вы не думайте, товарищ капитан, Молибога серьезный мужик, спокойный… Он будет прикрывать нас с этой стороны ручья.
— Да, трудно, трудно, — сказал Шостак. — Я поговорю вечером с майором…
— Товарищ капитан, вы только не отдавайте этот план полковым разведчикам, — робко попросил Романцов. Вышло это у него совсем по-детски.
Шостак насмешливо засопел.
— Разумеется! Ведь я в этом тоже заинтересован. Мой батальон возьмет «языка»! У меня, сержант, тоже есть тщеславие! Правда, меньше, чем у вас. Но вероятно, это от старости…
Романцов с виноватым видом опустил голову.
Ему и его разведчикам нужен был учитель.
Вполне возможно, что Романцов отправился бы в ночной поиск преждевременно, без серьезной подготовки.
Однако в батальоне был Шостак, умный и осторожный человек. Он пристыдил Романцова.
Вскоре в батальон пришел старший лейтенант Лысенко, бывший командир разведки соседнего полка. Он еще не оправился после тяжелого ранения и находился в резерве комдива. Это был человек немногословный, но тем дороже ценили бойцы каждое его слово. Он был командиром строгим, порою даже до бешенства злым, но как радовались разведчики, получив от него благодарность за прилежание! Он отлично знал, что должен делать любой солдат в разведке, и учил своих подчиненных лишь тому, что понадобится им в бою.
Лысенко приказал Романцову отыскать в лесу лощину с крутыми склонами, с такой же бурной, как и перед финскими позициями, речкой.
Ночи были темные. Молибога объяснил, что это предпасхальные ночи. Романцов и Клочков обрадовались, а Тимур не понял — «предпасхальные»!..
На противоположном, «вражеском», берегу разведчики построили самый доподлинный дзот, опоясали его проволочными заграждениями. В нем сидел старший лейтенант Лысенко. У него были свисток и взрывпакеты.
По мокрой земле ползли с гребня лощины к речке разведчики. Романцов начал резать проволочные заграждения, поставленные на нашем берегу. Глухой удар о землю, тусклая вспышка взрывпакета.
— Немцы и финны обычно минируют свои проволочные заграждения, — сердито говорил Лысенко с того берега. — А вы, Романцов, даже не осмотрели, есть ли тут мины. Повторить!
Разведчики Романцова, барахтаясь в кромешной тьме, делали проход в «минном поле», перерезали «колючку», но Молибога неосторожно поднялся.
Раздался свисток.
— В пятидесяти метрах от вражеских позиций уцелеет лишь тот разведчик, который умеет ползать по-пластунски! — крикнул старший лейтенант. — Повторить!