Товарищ ребёнок и взрослые люди
Шрифт:
— Но я не провалюсь! И мама сейчас в тюрьме, она и не знает вовсе, что я стою тут в сахарной очереди!
— Да, приложи руки ко рту и кричи во всё горло — а то вдруг те, что стоят подальше, не слышали! — рассердилась тётя.
С плохо скрываемой завистью я наблюдала со стороны, как Сирье и Майе составили компанию двум девочками постарше, которые чертили мелом на тротуаре какие-то квадраты и писали цифры.
— Иди играть в классы! — махнула мне рукой Сирье.
Я вопросительно
— Мк-ммм! — промычала она, покачав головой.
— Пусти девчонку поиграть! — заступилась за меня тётя Тийу.
— Она не сахарная. Не рассыплется!
— Она — деревенский ребёнок и не знает, как вести себя в городе, — считала тётя Маали.
— Научится!
Я дёрнула тётю Маали за руку, поднялась на цыпочки и шепнула ей:
— Если не разрешишь, я всем скажу, что у дяди Копли мундир энкаведэ в шкафу!
Тетя испуганно стала глотать ртом воздух, прежде чем смогла шепнуть мне:
— Неужели тебе не стыдно? Ну, иди, поиграй немножко, но, смотри, не выходи на дорогу.
Я прыгала из квадрата в квадрат не хуже, по-моему, чем другие, может быть, чуть выше подпрыгивая, но Майе стала придираться:
— Ты что, совсем не умеешь играть в классы? Прыгаешь, куда попало!
— Сначала надо бросить в квадрат камень, — сказала незнакомая девочка с косами и протянула мне небольшой камешек.
Трах! — ударился об асфальт этот брошенный мной камешек и, отскочив от асфальта, стукнул одного стоящего в очереди мужчину по ноге.
Мужчина крикнул:
— Какой чёрт кидается тут камнями в людей! — Он посмотрел по сторонам и заметил нас, стоявших возле начерченных на асфальте квадратов. И я его узнала: это был тот самый мужчина, в клозет которого мы ходили с тётей Анне!
И сразу появился человек в мундире, он вышел из магазина и нёс сетку, в которой красовались два тёмно-синих угловатых пакета.
Я подбежала к тёте Маали: может, она всё-таки не даст человеку в мундире увести меня? Сердце колотилось отчаянно: что будет с татой, если я тоже попаду в тюрьму? И, поди знай, может, и тётю Маали заберут — мы ведь родственники…
— Граждане! — крикнул человек в мундире. — Сахарный песок кончился, теперь дают только кусковой!
Человек в мундире говорил по-эстонски! У меня упал с души камень, похоже было, что тот мужчина, в которого попал мой камушек, не разозлился и не стал жаловаться на меня человеку в мундире!
Вдруг очередь стала двигаться вперед гораздо быстрее. Дверь то и дело выпускала счастливых обладателей синих пакетов, и мы вскоре поднялись по ступенькам и вошли в магазин. Внутри очередь еще несколько раз извивалась, и тётя Маали сняла с меня шапку и расстегнула
Две продавщицы в белых чепчиках принимали деньги, вытирая со лба пот, раздавали пакеты с сахаром и кричали:
— Пожалуйста, следующий!
Наконец, следующими были мы с тётей Маали, тётя протянула раскрасневшейся продавщице деньги и сказала:
— Нас двое — пожалуйста, два кило!
Конечно, я давно сообразила, что в магазине никому кило на нос, к сожалению, не клали, но испытывала чувство гордости — у меня теперь собственный пакет сахара!
Снаружи очередь была уже гораздо короче, и тётя Тийу сочла, что можно было бы ещё разок встать в хвост. Но выяснилось, что у тёти Маали нет больше с собой денег, да она не помнила, сняла ли суп с конфорки на плите. Тогда мама Сирье и Майе предложила, чтобы я осталась в очереди с ней и её девчонками. Когда она пообещала, что присмотрит за мной внимательно, тётя Маали оставила меня и пошла домой одна.
Вообще-то стоять в хвосте — дело довольно нудное, но куда денешься! Но тётя Тийу и слушать об этом не хотела, а я подумала, что могла бы прийти в сахарную очередь когда-нибудь в другой раз.
— Варенье лопать все хотите, а в очереди постоять не желаете! — сердито буркнула она, когда Сирье и Майе тоже захотели домой.
— Граждане, сахар кончается, больше в хвост не становитесь! — объявила одна из продавщиц.
— Может, нам ещё хватит! — надеялась тётя Тийу, и когда мы подошли к прилавку, сказала продавщице: — Четыре кило. Со мной три девочки.
— Эта девочка поменьше ведь не ваша — она была тут с другой женщиной, — сказала продавщица, нахмурив брови. — Я её по глазам узнала.
— По глазам? — рассердилась тётя Тийу. — Вы не по глазам сахар продаёте, а по кило на нос. Четыре кило, я сказала!
Продавщица пожала плечами и выставила на прилавок четыре пакета.
Когда мы сворачивали на свою улицу с бульвара Вабадусе, увидели женщину в полосатом берете, которая торопилась в сторону магазина, толкая впереди себя бежевую детскую коляску.
— Эта, наверное, останется с носом, — предположила тётя Тийу.
— В нынешнее время деликатничая ничего не получишь, надо брать от жизни всё, что только можно.
Я испытывала гордость: взяла от жизни два кило сахара — один для тёти Маали, другой для тёти Тийу. Но женщину в полосатом берете мне было немного жалко. Я подумала, что если когда-нибудь в другой раз встретимся с нею в магазине, отстою и за неё в сахарной очереди, что с того, что продавщица запомнила мои глаза! Сахар ведь не по глазам продают, а по кило на нос!