Товарищ ребёнок и взрослые люди
Шрифт:
Кроме меня среди больших детей оказался и маленький родственник школьной нянечки Анни — мой друг Юри. Он вообще-то жил со своими папой и мамой в городе, но иногда приезжал в гости к тёте Анни и обычно проводил половину времени у нас. Ему нравились собаки, но белый шпиц тёти Анни Морган был очень старый, почти глухой и слепой и рычал на детей. Наша Сирка, да и исчезнувший Туям были гораздо терпеливее, и с ними можно было играть в преследование убийц, что очень нравилось Юри, и в школу — это была одна из моих любимых игр. При плохой погоде можно было играть в прятки или в «трипс-трапс-трулли», а иногда тётя Анни давала нам на время свою удивительную игру
Мама Юри тётя Альма была очень хорошим поваром и часто мне тоже доставались выпеченные ею булочки с корицей и овсяное печенье. Мы и теперь расхаживали между рисующими учениками, держа в руках по завитку булочки.
— Дай куснуть! — просили большие мальчики у Юри.
— Что? — спросил Юри. — Да тут не от чего откусывать! Последний кусочек — и всё.
Он сунул последний кусочек булочки в рот и вывернул карманы своей куртки.
— Ммы-мым! Ничегошеньки нет! Совсем пустые карманы!
Я осторожно спустилась по откосу берега, чтобы посмотреть, цветут ли растущие у воды калужницы или это желтеет только дикий табак.
Цвели калужницы. Я знала, что тата не велит их срывать, потому что калужница в вазе долго не проживёт, но не смогла удержаться и отломила небольшую веточку.
— Вее-ликс! Вее-ликс! — услыхала я вдруг отчаянный крик Юри. Я подбежала к тате одновременно с Юри и испуганно остановилась: круглое лицо Юри было красным и в слезах.
— Что случилось, парень? — спросил тата. — Тебя что — пчела ужалила?
— Не ужалила! — всхлипнул Юри, и нижняя губа у него капризно скривилась. — Видишь большого парня там? Он сказал мне жуткие слова!
Большой мальчик, на которого указывал Юри своим коротким толстым пальцем, был тот самый сын тёти Минни Лембит, умевший кричать по-тарзаньи и получивший от тёти Людмилы приказ явиться в школу с родителями. Услыхав, что Юри жалуется, Лембит очень серьёзно принялся за рисование.
— Этот мальчик мне сказал: «Юри нерадивый с жопой шелудивой»! — объявил мой друг.
Сидевшие поблизости школьники захихикали, а Лембит продолжал спокойно рисовать.
У таты дрогнули уголки губ.
— Да, да, он так и сказал: «Юри нерадивый с жопой шелудивой»! — повторил Юри.
По-моему, это было гадко сказано! Будь ты хоть сам Тарзан, а о моём друге маленьком мальчике в матросском костюме так говорить нельзя!
Тата почесал затылок.
— Вот так история! Ну, и что мы с твоим обидчиком сделаем, Юри?
Юри подумал и предложил:
— Застрели его из ружья!
— Из ружья? Ой, это слишком суровое наказание за враньё. Ведь Лембит ничего больше не сделал, как только наврал, верно?
— Как это?
— Ну, я-то не верю, что у тебя задница грязная! — сказал тата, покачав головой.
— Нет! Конечно, нет! — торопливо подтвердил Юри. Казалось, он готов был в подтверждение снять свой матросский костюм.
— Вот видишь — Лембит о тебе ничего не знает и просто соврал! Пусть он, пустозвон, остаётся там, где сидит,
Юри склонил голову набок, немного подумал и затем радостно улыбнулся.
— Пусть он, пустозвон, остаётся там, где сидит!
Тата подошёл к Лембиту и что-то тихо сказал ему на ухо. Лембит пожал плечами, медленно встал и подошёл к нам.
— Ну, Юри, не злись, давай помиримся! — сказал он, усмехаясь, и протянул руку.
— Помиримся! — согласился Юри и принял протянутую ему недавним врагом руку.
— Пожалуйста! — Я протянула Юри веточку калужницы. — Как хорошо, когда все дружат!
— А ты, девчонка, получишь у меня… — шепнул совсем белоголовый мальчик, воспользовавшийся тем, что тата отошёл далеко к другим рисующим ученикам.
Этого мальчика я знала — это был Юхани, брат моей подруги Майу. С Юхани и его старшими сёстрами тата иногда говорил по-фински. Они все вместе с родителями приехали из Ингерманландии, как та женщина, которой дедушка подарил бабушкину сковородку. Майу по-фински не говорила, она родилась уже в Эстонии, но почему-то уроки эстонского языка были для неё сплошным мучением. Так она мне сказала. Хрестоматия, которую она мне как раз накануне показала, была вроде бы скучноватой, но ничего особенно трудного в ней, по-моему, не было. С Юхани у меня никогда не было никаких дел, и почему он ни с того ни с сего был на меня зол, я и понятия не имела.
— Вчера ты сбила Майу с толку своим букварём — сегодня она получила по-эстонскому двойку, и весь класс над ней смеялся! — шепнул Юхани, злобно на меня глядя. — И посмей только пожаловаться своему папочке!
К счастью, урок как раз кончился, и все ученики — и Юхани тоже — пошли вместе с татой с школу, неся свои альбомы и табуретки.
На перемене многие дети, обрадовавшись хорошей погоде, вышли, чтобы поиграть на Подвальной горке. Я увидела среди них Майу, подошла к ней и сразу спросила:
— С чего это твой брат на меня так разозлился?
— А зачем ты так сделала? Думаешь, если ты дочка учителя, так можешь других дурачить, да? — спросила Майу сердито и упёрлась руками в бока.
Хельви, дочка дяди Артура, заметила, что со мной что-то неладно, и подошла к нам.
— Чего вы, малютки, не поделили? — спросила Хельви.
— Леэло научила меня каким-то дурацким буквам! — пожаловалась Майу.
«Дурацкие буквы» — это ещё что такое? Но тут я вспомнила, что Майу вчера на большой перемене жаловалась мне, что никак не может запомнить буквы и прочла мне из книги какую-то белиберду «абеде, еехвдее», потом в конце «юю». Такую бессмысленную нелепицу, по-моему, и не надо было запоминать — и я придумала более весёлую строчку песни: «Хабеде, мягиде, йыгеде, вягеде хю-юд!» [15] Это было нечто! Это было как строчка из настоящего стихотворения, не просто какая-то бессмыслица. Это звучало даже красиво, если лихо декламировать… Правда, в первом слове вместо «хабеде», должно было бы быть «хабемете», но я тогда подумала, что ведь в стихах можно слова немножко изменять, чтоб они лучше звучали. И эту строчку, придуманную мной строчку, можно было петь на мотив «Семейного вальса». И Майу хорошо всё это запомнила вчера во время большой перемены.
15
Habede, magede, jogede, vagede huii-uud! — пер. с эст. «бород, гор, рек, крик войск!».